«Я самый счастливый человек из всех, кого мне приходилось когда-либо встречать»

0

Артур Рубинштейн прожил без малого век – 95 лет! Музыкант гигантского масштаба, один из величайших и, к сожалению, один из последних пианистов-романтиков XX века родился 28 января 1887 года в польском городе Лодзь (Российская империя) седьмым ребенком в семье владельца текстильной фабрики. В доме не было никакой роскоши, так как деньги шли на воспитание и образование детей.

Интерес к музыке у маленького Артура проявился в возрасте трех лет, причем исключительно к фортепиано, хотя родители всячески пытались привить ему любовь к скрипке. Фортепиано считалось тогда дамским инструментом, хотя для нашего времени это кажется довольно странным.

Мальчик занимался много и с удовольствием, хотя не отличался «героической» усидчивостью. Будучи любознательным ребенком, он проявлял интерес к литературе, изобразительному искусству, ему был интересен мир во всем его многообразии… В 8 лет он начинает заниматься у профессора Ружицкого в Варшаве, учебу продолжает в Германии в крепких педагогических руках Карла Барта, Роберта Кана и Макса Бруха.

Главным человеком в его «немецком периоде» стал выдающийся скрипач Йозеф Иоахим. Именно он способствовал переезду Артура в Германию, а позже замечательные интерпретации фортепианных произведений Шумана и Брамса явились следствием общения двух музыкантов, мастистого и юного. В 16 лет предоставленный самому себе юноша приезжает в Париж. Концерт за концертом, города и страны, встречи с новыми людьми, театры, музеи, рестораны. В это время его материальное положение колебалось в диапазоне от «кучи денег» до «пустого кармана».

Началась Первая мировая война, которая застала Рубинштейна в Лондоне, и молодой человек был привлечен к службе в качестве переводчика, потому что свободно владел несколькими языками. Рубинштейн выступал с концертами на фронте, где его партнером был выдающийся бельгийский скрипач Эжен Изаи.

По окончании войны, поселившись в Париже, Рубинштейн много выступает в Европе и Америке, имеет неплохую репутацию у публики, но все же до подлинной славы крупного художника ему было далеко. Публика и особенно критики оценивали его по большей части как блестящего, но поверхностного виртуоза, которому все легко дается; видели в нем неплохого исполнителя традиционного романтического репертуара. Принимать музыканта всерьез мешала и другая репутация, тоже вполне «заслуженная» – репутация светского человека, прожигателя жизни, знатока мод и вина, любителя развлечений. Рубинштейн чувствовал, болезненно переживал это и в 1932 году принял решение круто изменить свою жизнь.

После женитьбы на Анели Млынарска Рубинштейн на пять долгих лет прекращает концертную деятельность и превращается в self-made man, человека, который сам себя сделал титаном пианистического искусства XX века.
Артур Рубинштейн принялся напряженно работать, приступил к большому циклу записей, циклу, в который вошли не только практически все произведения Шопена, но и многие творения Бетховена, Шумана, Листа, Брамса, импрессионистов, камерная музыка от Бетховена до Форе и, по существу, весь романтический репертуар, бывший в ходу.

Осенью 1937 года музыкант с блеском покорил Нью-Йорк. Критики, ранее указывавшие на незрелость мастерства Рубинштейна, теперь называют его одним из величайших пианистов XX века. Много позже он вспоминал в одном из интервью: «Когда я был молод, я был ленив. У меня были способности, но в жизни было так много вещей более важных, чем упражнения. Хорошая еда, хорошие сигары, прекрасные вина, женщины…

Когда я играл в латинских странах – Испании, Франции, Италии, – я нравился из-за моего темперамента. Когда я выступал в России, проблем тоже не было, поскольку мой тезка, Антон Рубинштейн (отнюдь не родственник) приучил там аудиторию к фальшивым нотам. Но когда я играл в Англии или в Америке, публика считала, что раз она заплатила деньги, то имеет право услышать все ноты. В те дни я терял множество нот, наверное, процентов тридцать, и эти люди чувствовали себя обманутыми». Но в то время он не придавал всему этому особого значения. «К чёрту немецких пианистов с их аккуратными пальцами. Темперамент! Я был небрежен, признаю это. Но поскольку после 1914 года я в Германии не играл, то, во всяком случае, был избавлен от их критики».

Рубинштейн считал, что ему не обязательно заниматься слишком напряженно. Он почти мгновенно запоминал и очень мало упражнялся. Перед концертом музыкант бегло просматривал программу. «Я не мог сидеть за роялем по восемь-десять часов в день. Я ценил каждую секунду жизни. Должны ли говорить обо мне, что я лишь мог быть великим пианистом? Неужели я оставлю своей жене и детям именно такое наследство?»
Огромным потрясением для Рубинштейна, находившегося в то время в США, стало нападение фашистской Германии на Польшу в 1939 году и начало Второй мировой войны.

Самые для него близкие люди (два брата и три сестры) погибли в Освенциме, поэтому после войны он ни разу не приезжал в Германию и не концертировал с немецкими музыкантами. Рана не зажила до самой смерти.
Рубинштейну принадлежит заслуга «открытия» для музыкального мира композиторов Испании, в первую очередь Мануэля де Фальи, Исаака Альбениса и Энрике Гранадоса, а также бразильского композитора Эйтора Вилла-Лобоса.

Многое связывало Рубинштейна и с нашей страной. Особо примечательны те гастроли Рубинштейна в СССР, которые оказались последними. Шел 1964 год. Приезд артиста с мировым именем, конечно, вызвал большой интерес у советской публики, однако было одно обстоятельство, о котором наши слушатели, несомненно, задумывались – пианисту шел 78 год. Но Рубинштейн своей игрой произвел просто фурор – за роялем сидел совсем молодой артист, обладающий филигранной техникой, изысканный и страстный. Успех был просто ошеломляющий. Тот, кто сможет посмотреть записи тех выступлений, получит огромное наслаждение.

В творчестве Рубинштейна есть особенная тема, которую нельзя не упомянуть – Шопен! Только Артура Рубинштейна поляки признали образцовым исполнителем музыки их соотечественника. Почему? В 1960 году к 150-летию Шопена Рубинштейн опубликовал свою статью в «Нью-Йорк Таймс»:

«В детстве, когда я жил в Польше, я слушал много музыки Шопена: мазурки, полонезы, ноктюрны – весь излюбленный репертуар. Все это игралось до бесконечности и, по большей части, плохо. Почему плохо? В те дни и музыканты, и публика верили в миф о Шопене, как и сейчас многие верят. Это пагубный миф.

В этом мифе Шопен-человек выглядел как слабый и беспомощный, Шопен-художник – как необузданный романтик, женственный, хотя и обаятельный, окунающий в лунный свет свое перо, которым он сочинял ноктюрны для молодых чувствительных женщин.

Пианисты, чьи головы были наполнены этой чепухой, хорошо играть Шопена не могли…

Я включил Шопена в мой следующий концерт и представил его в благородном, как я надеялся, духе, без сентиментальности, без аффектации, без лебединых «ныряний» в клавиатуру, чем пианисты обычно привлекали внимание публики к тому факту, что исполняется музыка Шопена.

Каков же был результат этой добросовестной, по моему мнению, работы? Моя интерпретация была объявлена «сухой». Выяснилось, что и аудитория, и критики предпочитают «доброго старого Шопена», знакомого издавна, – Шопена из мифа.

Когда четырьмя годами позже я приехал в Америку для своего нью-йоркского дебюта, я считал себя глубокомысленным и эрудированным музыкантом, посвященным во все тайны. В техническом отношении я, однако, не чувствовал себя достаточно хорошо подготовленным. Что же произошло? Критики заявили, что технически я был непогрешим, но глубины не хватало! И так же, как это было в Европе, меня осудили за «холодного» Шопена.

Тем не менее, я упрямо продолжал играть Шопена, а критики так же упрямо продолжали меня ругать. О да – мало-помалу согласились, что я могу играть испанцев и, конечно, Равеля и Дебюсси. Но Шопена? Нет!
Только много позже ценность моей интерпретации Шопена была признана. Только тогда мне было разрешено иметь своего Шопена и выносить его на публику».

С Рубинштейном искали дружбы (и находили её) самые известные люди прошлого века. Среди них королевские особы и люди, оставившие значительный след в мировой культуре, такие как Альберт Эйнштейн и Чарли Чаплин, Томас Манн и Марк Шагал, Бернард Шоу и Пабло Пикассо (нарисовавший 24 портрета пианиста), Ярослав Ивашкевич и Юлиан Тувим. Артур Рубинштейн дружил с С. Прокофьевым, А. Хачатуряном, И. Стравинским, С. Рахманиновым. Будучи блестящим камерным музыкантом, Рубинштейн играл в ансамбле с выдающимися скрипачами (Я. Хейфецем и Г. Шерингом), виолончелистами (Г. Пятигорским и Э. Фейерманом).

С 1974 года в Израиле проводится Международный конкурс пианистов имени Артура Рубинштейна.

В последние годы активной творческой деятельности музыкант почувствовал, что постепенно теряет зрение. В его последней записи с Лондонским симфоническим оркестром маэстро изумительно играет концерты Грига, Шопена и Сен-Санса в возрасте 89 лет, почти не видя собственных пальцев.

Он не дожил до своего 96-летия восьми дней. Согласно завещанию, прах великого музыканта покоится близ Иерусалима, в Иудейских горах. Рядом находится лес, который местные жители называют «Лес Рубинштейна». На могильной плите нет никаких упоминаний о «великости» упокоенного, только два слова: Артур Рубинштейн.

Со времени ухода из жизни музыканта прошло почти 30 лет. То место, которое занимал этот удивительный художник, до сих пор никем не занято – у его рояля тихо и пусто.

Григорий Гезенцвей

Об авторе

Автор газеты «Время культуры»

Оставить комментарий