Рождественский губернаторский бал и благотворительный аукцион для поддержки одаренных детей становятся в Воронеже традицией. Проведенный 13 января бал-2014 повторил успех своего прошлогоднего предшественника и в целом прошел по той же схеме: воронежские бизнесмены покупали за грандиозно благотворительные суммы произведения искусства, специальные лоты от губернатора и митрополита, а также жертвовали деньги просто так, без лотов. Но в этом году было и кое-что новое, аукциону предшествовала выставка. О ней-то и хочется поговорить более подробно.
«Сон в зимнюю ночь» (так назвали кураторы Денис Крючков и Эдуард Бояков свой проект), как и любой предаукционный показ, мог превратиться в ознакомительную развеску предложенных потенциальным покупателям лотов. Но организаторы решили сделать полноценное художественное событие, воспользовавшись уникальной возможностью поработать на территории Дома правительства, площадь Ленина 1.
Афиши и PR мероприятия настойчиво подчеркивали, что зрителю предлагается не просто выставка, а «выставка современного искусства». Казалось бы, хорошая завязка для серии противоречий: территория власти против освободительных практик, официальное пространство против экспериментальных поисков и так далее. Противоречий не вышло, и далее я попытаюсь объяснить, почему.
Но сначала о самой ситуации – современное искусство в Доме правительства. Такие вещи не происходят случайно. И здесь мы можем разглядеть две возможные интенции кураторов выставки и их контрагентов со стороны госучреждения. Первая и очевидная – просветительская и популяризаторская задача. Упускать лишний случай поработать с большой аудиторией было бы глупо.
В результате могло бы получиться масштабное просветительское событие. Но, думается, этого не произошло. Слова кураторов на пресс-конференции и экскурсии были посвящены большей частью конкретным произведениям, без обращений к удручающе неизбежной задаче объяснять, что такое современное искусство вообще.
Нежелание конкретизировать свой художественный проект проявилось и в том, что никто из организаторов не объяснил, что на выставке большей частью представлены художники одного конкретного московского сообщества, живущего вокруг «Фонда Сатурналий», и сама выставка сделана по идеологии этой художественной группы. В результате сложности с растолкованием позиций внутри современного искусства, объяснения его несводимой вместе внутренней разнородности тоже оказались счастливо опущены.
В целом, боюсь, воронежская аудитория не сдвинулась ни на шаг в своем понимании современного искусства. Кто любил, тот и дальше любит, кто ненавидел, тот и дальше ненавидит, но осознанности в этих отношениях не прибавилось.
На пресс-конференции были озвучены идеи, что современное искусство – это то искусство, которое делается ныне живущими художниками, что настоящее искусство работает с вечными ценностями и что подлинные произведения искусства всех эпох суть одно и то же. Эта упреждающая самокастрация действительно сняла все потенциальные противоречия – ведь ровно те же слова звучат из уст господина министра культуры, а также духовно настроенных творческих деятелей и прочих акторов консервативного поворота. Современное искусство ведь никого не опечалит, если изъять из него саму идею современности.
Профессиональное мастерство кураторов и художников здесь заключается в том, чтобы сделать такую выставку и такие работы, которые бы улеглись в эту по-иезуитски сложно закрученную идеологическую рамку.
Теперь непосредственно о самой выставке «Сон в зимнюю ночь».
Понятно, что «рождественская» выставка, приуроченная к аукциону, – заведомо компромиссный жанр. И на это надо делать множество скидок. Но раз уж на афише написано «выставка современного искусства», а не «добродушная рождественская выставка для всей семьи», скидки приходится отменять.
Экспозиция была развернута в пространстве холла Дома правительства (вход из сквера со стороны улицы Платонова). Низкие давящие потолки, ноль технической инфраструктуры, занимательно декорированный интерьер – место совершенно не предназначенное для выставок, сложное место. Но и в нем кураторы смогли сделать внятное и четко очерченное художественное высказывание.
Выставка четко решена в духе центрально-осевой симметрии. По сторонам от входа зрителя встречают два «Препарированных пианино» Андрея Митенева и Ольги Хан. За ними выстроились в ряд деревянные полутумбы-полуконсоли, на которых (и внутри которых) инсталлированы «мелкие» работы. Правое и левое крылья выставки – масштабные видеопроекции.
По-настоящему египетский подход к решению пространства! Египетскость проявляется и в том, что кураторы берут на себя роль авторитарных жрецов, создавая экспозицию как инструмент манипуляции сознанием зрителя. Все погружено в полумрак, который становится фоном для разноцветной направленной подсветки самих художественных работ и пространства вокруг них. Прожектора слепят глаза, цвет освещения постоянно меняется, выбивая почву из-под ног. Бирки к работам очень тяжело обнаружить, экспликаций нет в принципе – зритель теряет свою рефлексивную и отчужденную позицию, отдаваясь на волю катакомбной машинерии призрачных образов.
Световой компонент выставки важен. Кураторы рассказали, что она устроена как «вавилонский лабиринт», где различные художественные языки сталкиваются, взаимодействуют, кружат друг вокруг друга – ради того, чтобы выявить общие основания (по версии авторов – «веру», присущую всем художникам»).
Визуальной метафорой этой идеи служат разбросанные по выставке фрагменты видеоинсталляции Валентина Коржова «Мойра». В ней одинаковые металлические шарики катаются в различных хитрых пространствах (в одном из случаев в буквальном лабиринте), сталкиваются, меняют траектории. Это – визуальный ключ к прочтению идеи выставки.
Но произведения искусства сложнее равновеликих шариков. Выставка распадается на несколько частей, она внутренне неоднородна, поэтому и диалога разных языков не случается. В этой ситуации всеобщий тотальный свет становится тем клеем, который авторитарно объединяет разнородные работы художников – ценой их нивелирования до уровня декораций мистического спектакля.
В чем причина этой нестыкуемости работ? Как раз в причине компромиссного характера предаукционной выставки. Если бы у Дениса Крючкова была полная кураторская свобода (как и должно, в общем-то), то он бы работал с художниками своего круга – блок работ которых на «Сне» представлен подробно и выглядит действительно связно. И тогда никаких внутренних противоречий не возникло бы. Но поскольку в аукцион нужно было включить несколько нормальных картин (чтобы совсем уж не напугать покупателей), а еще воронежскую художественную квоту (чтобы не получить обвинений в полностью привозном проекте) – пришлось идти на включения чужеродного, в рамках идей куратора, материала.
Что из этого вышло?
Есть набор работ, по-разному интерпретирующих темы «вечных духовных ценностей». Екатерина Абрамова, Гермес Зайготт, сам Ден Крючков обращаются к сакральным образам, но не в духе интерпретации или рефлексии, а скорее теософского самодеятельного мифотворчества. В целом, когда речь заходит о «духовности вообще», самый прямой путь ведет к неразборчивому смешению всего со всем – будь то старорежимная теософия или потребительский нью-эйдж. Этот микс идей и образов, оторванный от любых корней, как раз чаще всего и превращается в набор открыточно-прямолинейных картинок.
Из представленных на выставке работ что-то подобное можно сказать об орнаментальной работе Сергея Рокамболя и Анны Николаевой. Какими бы сомнительными прозрениями они не руководствовались, то, что они сделали, претендует на нечто гораздо большее, попадает в зону «большого искусства». Эту работу интересно смотреть безотносительно к мистическим прозрениям авторов, и это одна из удач выставки.
Странным диверсантом внутри «духовного» блока выставки выглядит «Тройка» Олега Кулика. Мэтр хоть и вышел на почетную пенсию мистических откровений, но профессиональной иронии не растерял – и это ставит в несколько странное положение его по-комсомольски серьезных сподвижников.
Если представленные образы обитателей небес выглядят в большей части эстетически неубедительно, то «живописный» блок вполне качественен. Картины различных авторов четко свидетельствуют, что если и есть в искусстве вечные ценности – то это ценности его исторического развития и пройденного пути, которые наиболее явно заархивированы как раз в медиуме живописи. Ярким контрапунктом генеральной кураторской линии служит, например, «Старый подгоренский завод» Павла Золотова. Качественная живопись крайне чужеродна окружающему пространству, и за это (как и остальная живопись) подвергается пытке цветными прожекторами, расчленяющими ее на запчасти (очень мощный ход, на который у куратора, в общем-то, нет мандата; мандат на такое авторитарное насилие исторически закрепился за самим художником).
Заканчивая разговор о непосредственно экспозиции, нельзя не упомянуть об ее взаимодействии с пространством, интерьером. А взаимодействие это идеально. Попытка нарисовать абстрактную духовность хорошо сочетается с дизайном помещения, который пытается представлять собой абстрагированную серьезную роскошь, смешивая естественные и искусственные материалы, оформительские приемы разных эпох и стилей. Но если постучать по стенной консоли, раздается милый, знакомый гул пластикового евроремонта, а не глухое сопротивление камня и мрамора.
Так что же о современном искусстве на вечные темы? О современных художниках без негатива и политики? Эта формула становится популярной в российских городах: вроде и художественный процесс не стоит на месте, и лишних проблем не возникает.
Что такое современное искусство без современности – ужасной, противоречивой, грозящей новыми катастрофами, но при этом живой, идущей по пути освобождения, чертовски увлекательной, в конце концов? Это идеологический суррогат, прикрывающий неоконсервативный проект превращения живой жизни в имитацию вымышленной вечности – ради закрепления удобного дисбаланса сил и ресурсов.
Стоит ли приветствовать прибытие этой стратегии и в Воронеж? Как ни странно – думается, да. Признак развитой, так называемой «столичной» культурной сцены – это присутствие в ней разных спорящих друг с другом сообществ, идей. Противоречия, как ни крути, это кровь и плоть современного искусства, и чем больше в городе будет разных позиций – тем живее будет художественная жизнь. Минусом пермского проекта было то, что в нем довлел вкус одного человека – и других версий современного искусства горожане просто не видели. Если у воронежцев будет возможность видеть и вступать в дискуссии с разными позициями внутри современного искусства (а не размежевываться только по одному критерию «традиционное – актуальное»), то есть все надежды на формирование живого и сознательного культурного сообщества.
Илья Долгов
Фото Алексей Астрединов
