«Какая же это дремучая чушь!» – написал мне один товарищ, которого я просил поделиться впечатлениями от концерта. В натужных поисках заглавной идеи для текста я интересовался у знакомых музыковедов и не очень: «Ну, вот ты, ты же разбираешься… Что думаешь про Федорова и компанию?» Помимо ожидаемых «странно, но интересно», звучали совершенно дикие комбинации «ахинеи» и «гениальности», причем иной раз в пределах одного предложения и от одного человека.
Парадоксальность полученных слушателями эмоций в Воронежском концертом зале породила противоречивые, не сочетаемые друг с другом оценки. Журналисты и критики, в зависимости от понимания исполненного материала и собственного бэкграунда, либо занимали осторожно-нейтральные позиции, либо не стеснялись одобрительно хвалить формацию-химеру за смелость и бескомпромиссность в плане «смешения стилей». Отправив в урну с пару десятков тысяч написанных знаков, я пришел к выводу, что тщательно замаскированная творческая импотенция критики обусловлена как раз дурацким набором стартовых позиций, с которых все мы пытаемся хоть как-то осмыслить на одной сцене Федорова, Волкова, Мартынова, Гринденко и Opus Posth.
Пишущие об этом деле люди (к слову, не только в Воронеже – столичные ребята тоже дальше «космоса» и «эксперимента» тезисно не продвинулись) пытаются впихнуть в тексты, ограниченные форматом их СМИ, то, что там банально не умещается. И честнее всего будет просто рассказать в общих чертах про творчество каждого из участников этого проекта, а в качестве вывода, не обманывая читателя, сообщить: «И теперь представьте, что эти люди сотворят на сцене, если окажутся там вместе». Однако в такой ситуации проще вообще ничего не писать и просто повесить ссылки на видеохостинги.
Автор, по идее, должен помочь читателю понять, что там, на сцене и в зале, происходило. В случае же с данным конкретным выступлением у меня складывается впечатление, что автор, скорее всего, помешает читателю и что тут надо либо ваять настоящее культурологическое исследование на 100 с лишним страниц, либо ограничиться простым «Извини, читатель, не могу я тебе ничего объяснить».
Деконструировать концептуальные блоки концерта под силу многим. Основное действо творят лидер «Аукцыона», давно уже убежавший за пределы своей группы, и замечательный контрабасист. Сумасшедшие переосмысления, свежие темы, полуимпровизационное дионисийство – оно одновременно и персональную публику Федорова с Волковым держит за горло, и принципиально новые смыслы создает для тех, кто именно в таком вот дуэте услышал-увидел что-то большее по сравнению с личными достижениями обоих музыкантов. Татьяна Гринденко и Opus Posth при этом «заносят» в зал вроде бы и классическую академичность (хотя уже такая формулировка звучит чудовищно), но это не помогает стерилизовать, смягчить и «окультурить» шабаш Федорова и Волкова. Наоборот, тембрально и концептуально все становится еще более откровенным, надрывным. Вся эта скрипичная киноварь делает неиспользованные гитарой, контрабасом и голосом пространства наиболее резкими, отчаянными и разрывающими сознание. И контрольными стреляет Владимир Мартынов, пару раз выйдя на сцену за рояль. Вот примерно так складываются в матрешку более или менее очевидные впечатления.
Если же серьезно садиться раскладывать по полочкам текстовый и песенный материал, структуру и последовательность, акценты и порой нарочито жуткие, темные мелизмы, то велик риск заиграться в толкователя, который будет одним из тысячи. Пожалуй, именно поэтому сдвинуться со стартовой позиции топорного и безвкусного «смешения стилей» не представляется возможным. И, пожалуй, именно поэтому на такие концерты надо просто ходить и слушать, декодировать, что «аукцыонное», что совместное творчество этих людей получится лишь в условиях разных параллельных и пересекающихся. Безусловно, Каиново семя выявляет себя в первую очередь в известном всем нам федоровском текстовом послании, в котором весело копаться как лингвистам, так и потребителям «русского рока». Тут же включается его «исконно-русскость» на грани гениальности с радостной шизофренией:
хомба
метели дамба
и геликомба
и топинамба
вот так и нам бы
и целиком бы
как топинамбы
на катакомбы
мы были далью
а стали былью
а может солью
а может пылью
и далеко ль я
и без тоски ль я
я вижу колья
слышу крылья…
И хотя эта песня не прозвучала в Воронежском концертном зале, ее словесность славно коррелирует с тем, что сделали и Владимир Волков, и его тезка Мартынов, и супруга последнего Татьяна Гринденко. Вырванный из сложного игрового контекста фрагмент представляется сущей околесицей из любого языка – музыкального, литературного, сценического, театрального. И вот такой же околесицей станет все выступление, если пытаться кратенько и с чувством пропустить все это дело через журналистский вокабуляр.
Так исторически сложилось, что академическая музыка, будучи привлекательной для узкого сегмента аудитории, по-прежнему питается собственными критическими соками. Джазовые и авангардные попытки переводить ее в слова зиждутся исключительно на понимании авторами очевидных музыкальных принципов и на знании имен. А, условно говоря, роковая или радийная музыка оценивается посредством приема «Николай поет как Виктор, только в октаве Иннокентия», то есть представляет собой бесконечную сетку «перекрестных ссылок», тэгов, если угодно. Когда же случается неожиданный спарринг, в котором принимают участие музыканты сразу из всех «тусовок», неминуем литературно-публицистический коллапс. Под него не заточена ни одна из словесных традиций, у него в нашей стране нет своего языка (кроме собственно музыкального), более того, у него явные проблемы с самоидентификацией. Вот тут-то и встает давний наболевший вопрос от Фрэнка Заппы: надо ли вообще говорить о музыке? Мы можем до бесконечности изобретать новояз, чтобы штамповать анонсы о лейбловых новинках (с модными неологизмами) или классических шедеврах (в нарочито возвышенном «штиле»). Сталкиваясь же с тем, что творят на сцене (да и в студии тоже) Федоров, Волков, Мартынов, Гринденко и Opus Posth, мы либо будем прятаться за доступные и невинные определения, либо увязнем в бесплодном хтоническом анализе непонятно чего: то ли музыки, то ли «культурного феномена» в целом, то ли концепции, выхваченной из текстовой обертки. Это проблема не только пишущей братии, но и слушателя, которому хватает эмоций, но недостает слов.
В итоге все сводится к тому, что автор-оценщик попросту не поймет, в расчете на какую аудиторию надо вещать. Бэкграунд помянутый толком не наработан, язык мы вовремя не изобрели, а уж про стартовую позицию снова говорить не хочется хотя бы потому, что есть люди, отыскивающие ключи к пониманию именно в творчестве «Аукцыона», считая, что исполнение этих песен отнюдь не коммерческий ход, а особый, глубокий замысел творцов.
Будь это просто авангардисты, известные в узких кругах или не имеющие вообще ни роду, ни племени, разговор был бы иным. У нас же на сцене в некотором смысле иконы. Живые легенды. Их кооперация не сумма достоинств, но принципиально новая, сверхаддитивная музыкальная форма. И к ней подходить, на мой взгляд, имеет смысл только с трех позиций:
— «Это действительно ахинея!»
— «Это невероятно круто, но бессмысленно об этом говорить – лучше слушать!»
— «Это культурологически сложное явление, которому надо посвящать сотни страниц серьезных изысканий».
Самое забавное, что, судя по отзывам, такое вот творчество интересно очень разным людям: и «виниловым филателистам», и академическим апологетам, и приверженцам русского рока, и очередному поколению авангардных слушателей. Всякий там что-то найдет да услышит. Оценочные баналы и истины истребить удастся только тогда, когда подобные формации перестанут считаться элитарными экспериментами, когда они обрастут достаточным мясом цифровой массовости и приучат к себе даже самые утлые сердца.
Александр Вихров
Фото Андрей Парфенов
