Ночной лес шумит на ветру независимо от того, смотрит на него чей-то испуганный взгляд, или нет. Ковыльная степь греется в солнечном безвременье и посвящена только себе.
Природа очень проста и совершенно безразлична. Взаимодействовать с ней можно только признав себя её частью – одной из миллиарда машин. Это пугает человеческое Я, ищущее осмысленных отношений.
Чтобы приручить этот пустой океан, его нужно разделить на элементы, а их наделить персональными сущностями. Дать имена животным и растениям – вот первая работа первого человека. Далее эта работа никогда не прекращалась.
Древние описали 6000 растений, а потом прибавилось ещё столько же – сообщает Карл Линней, великий учёный 18-го столетия. Десятки тысяч видов объединялись в роды, порядки, классы, и вся эта система пересматривалась ежегодно, иногда радикально меняясь. Менялись выделяемые виды, принципы классификации, научные воззрения, лежащие за ними.
Неизменным оставался сам опыт: просвещенный ботаник в напудренном парике, советский школьник, исследователь новых земель срывает цветок, высушивает, приклеивает к листу. Определяет вид (или описывает новый), узнает своеобразность кромки листа, листорасположения, цветоноса, корня, цветка. Отмечает, где цветок растёт, когда плодоносит. И присоединяет экземпляр к гербарию.
Так делается знание – простое и непосредственное. Знание, включенное и в бесконечную ткань мира, и в личный опыт человека, опосредованное культурой и наукой.
В наше время информация и технология вытесняют подобное знание в маргинальную зону странных увлечений. Становясь бесполезным, оно попадает в сферу интересов искусства.
Поиск знания, изучение способов его получения, вопрошание о его назначении и роли в производстве человеческого – такой я вижу одну из целей современного искусства. При этом нельзя позволять себе сентиментальности или ностальгической добродушности.
Составив гербарий, нужно задаться вопросом: что можно далее вывести из этого опыта? У искусства свой язык, и говорить оно может о своём. Оно может рассказать о взаимоотношениях общего и единичного. О том, как уникальные сущности срастаются в унифицированные визуальные опыты. О том, как соткан образ окружающего мира.
И в результате обнаружить, что абстракция из непосредственного знания мира не производит новой информации. Она только подтверждает изначальное наблюдение природы.
Заведя себе воображаемых друзей среди растений, я обнаруживаю, что они по-прежнему принадлежат своему царству. У этого царства нет никакого смысла, в нём нет никакого скрытого знания. Это царство просто занимает место.
Илья Долгов
