Весна. И Воронеж вновь находится в ожидании гастрольного приезда симфонического оркестра Мариинского театра и встречи с новой программой XIII Московского Пасхального фестиваля. Соприкосновение с художественной «аурой» личности Валерия Гергиева убеждает, сколь тщетны попытки облечь в какую-либо словесную форму впечатления от этого соприкосновения. Такие события долго не отпускают, к ним возвращаешься вновь и вновь. И не столько потому, что имеешь дело с эталонными проявлениями в искусстве, тут иная причина. Они побуждают к размышлениям, в которых эти эталоны примеряешь к категориям и критериям нашей жизни, острее и четче ощущаешь культурную атмосферу города.
В стремлении же передать масштабы событий фестиваля можно с опасной легкостью переступить границы творческого пространства и впасть в официоз. И здесь уже либо влиться в поток хвалебных церемониальных речений, либо измерять свершившееся в цифрах – столько-то концертов, столько-то городов, столько-то участников. Примечательно, что именно эти измерительные параметры доминировали в многочисленных информационных анонсах, пресс-релизах и откликах в региональных СМИ.
В памяти сразу возникает «Маленький принц» Сент-Экзюпери: «взрослые очень любят цифры» и потому «они никогда не спросят о самом главном». А самое главное – «то, что не увидишь глазами». Перефразируя этот безыскусный ответ, можно сказать, что на сей раз концерт Пасхального фестиваля стал своего рода лакмусовой бумагой, проявившей наиболее проблемные зоны современной культурной жизни в Воронеже.
И, возможно, именно в этом направлении стоит поразмышлять. Начнем с публики. Здесь совершенно ясна ситуация, что два крупных музыкальных творческих коллектива Воронежа – оперный театр и филармония – имеют каждый преимущественно свою публику, вкусы которой складываются по жанровому признаку.
Не вдаваясь в подробности теории (которая здесь ни к чему), отмечу между тем, что воронежская публика всегда очень благодарная и эмоциональная, она особенно живо отзывается аплодисментами на то, что привычно, знакомо и любимо, то есть – на «шлягеры» популярной классики. Вкусы определяют и манеру поведения. Музыкальное течение оперы может быть нарушено после особенно понравившейся арии. Более значительные вольности позволяет себе зритель балета: каждая удачная поддержка танцоров или виртуозное фуэте прерывается аплодисментами, что более всего походит на цирковое представление с его внешними акробатическими эффектами. И музыка тут не способна сыграть свою роль, уходя на второй план.
Что же касается филармонической публики, то она воспитана на ином репертуаре, она более сдержанна и академична. А еще, откровенно говоря, малочисленна – в сравнении с театральной. Мизерная вместимость концертного зала филармонии – это проблема, с которой Воронеж живет уже не одно десятилетие, это проблема, которая, несомненно, тормозит общее культурное развитие города и области, не укрепляет статуса центра региона, смещает эти статусные акценты в сторону Белгорода (где филармония имеет концертный и органный залы).
Воронежу остро не хватает большого современного концертного зала, позволяющего осуществлять крупные творческие проекты, расширять филармоническую работу в разных направлениях. И Пасхальный фестиваль обнажил это с новой силой, что было отмечено, кстати, и Валерием Гергиевым на пресс-конференции.
Когда формат концерта превышает возможности помещения воронежской филармонии, его переносят на сцену оперного театра. Пространство театральное и пространство филармоническое со своей публикой и законами восприятия словно вступают друг другом в какую-то странную реакцию, которая и дала «оглушительный эффект» на концерте Пасхального фестиваля.
Валерий Гергиев и оркестр Мариинского театра привезли в этом году в Воронеж глубокую интересную программу, в которую вошли редко звучащие Четвертая симфония Брамса и Скрипичный концерт Шостаковича. Обе партитуры грандиозны по масштабу трагического миропонимания с его исповедальным искренним тоном, тоской по высотам духа, балансировавшего между жизнью и смертью, между преображением и низвержением. Скрипичный концерт Шостаковича был исполнен в первом отделении молодым талантливым музыкантом Павлом Милюковым, творческие достижения которого с 2002 по 2012 годы охватили географию побед на самых престижных мировых конкурсах в Германии, Греции, Франции, России. Милюков и Гергиев создали музыкальное полотно потрясающей драматургической силы – тонкое, осмысленное исполнение первой части переросло в масштабный и трагичный финал. Но какая же была досада с публикой в зрительном зале! Высокий стиль музыки во всем расходился с миром слушателей, нацеленных на внешние эффекты и поверхностное восприятие. Начало концерта практически было сорвано грубым вторжением: маэстро с солистом и оркестром долго дожидались тишины в зале, и в тот момент, когда тишина наконец была достигнута, ее нарушила мелодия на чьем-то телефоне. Видно было, как это возмутило дирижера. Музыканты на сцене дослушали мелодию до конца.
А потом концерт Шостаковича прерывался аплодисментами после каждой части. «Катастрофа» – здесь наиболее удачно подходит именно такое определение.
Думаю, что все эти обстоятельства повлияли на изменение программы второго отделения. Заявленная Четвертая симфония Брамса была заменена Четвертой симфонией Мендельсона (несмотря на то, что планировалась «рокировка» с сочинением Рихарда Штрауса). Трудно было при этом не заметить, как Гергиев при исполнении симфонии Мендельсона не опускал рук между частями, не снимал дирижерского жеста. Причина, в общем-то, проста: он не давал публике возможности аплодировать внутри цикла.
Гергиев прекрасно почувствовал атмосферу зала, совершенство гения дирижера далее испытывало уровень восприятия слушателей: после Мендельсона последовал популярный «шлягер» – «Болеро» Равеля, в конце – контрастом – тишайшая (как сказал, между прочим, сам маэстро) музыка вступления к «Лоэнгрину» Вагнера, на протяжении которой все время где-то кто-то ерзал, шуршал и шептался, что-то падало на пол.
Известный российский дирижер Геннадий Рождественский обо всем этом – о не выключенных телефонах, аплодисментах поперек музыки и многом другом – сказал как-то (конечно, не без доли иронии): «Ну и славно, значит, люди в первый раз пришли, молодцы, вдруг кого-то зацепит!»
Конечно, кто-то может сказать, что все это мелочи, незначительные погрешности, но их было слишком много, за ними ощущалось проявление каких-то системных проблем самого разного свойства, но простирающихся в плоскости вопросов общей культуры. Это плоскость зазеркалья, параллельного измерения, которое невидимым образом пронизывает нашу реальность и искажает ее очертания и формы.
Возможно ли что-то здесь изменить? Думаю, да. Но нужно быть готовыми к пониманию того, что изменения должны быть системными. Хотим изменить статус Воронежа и сделать его культурным центром региона?
Господа, давайте выйдем из зазеркалья и не будем себе воображать, что скромное крошечное здание дореволюционного кинотеатра – крупный филармонический центр с акустически совершенным большим концертным залом, или обшарпанный интерьер оперного театра с деревянными полами, покрашенными масляной краской, – роскошный храм искусства. Нужно изменить общий уровень культуры? Настало, видимо, время говорить о простых и элементарных вещах, менять стиль и идеологию общения со зрителем и слушателем – в том числе и посредством интернета. Кстати, такие шаги давно предприняты в Большом театре, где на официальном сайте размещено обращение к зрителям. Полагаю, что и проект Валерия Гергиева и Мариинского театра обрел бы иное значение, если бы велась интернет-трансляция со всех площадок Московского Пасхального фестиваля на всем его протяжении. В этом случае успешный гастрольный тур оркестра по провинциальным городам России полностью соответствовал бы определению фестиваля.
На пресс-конференции Валерий Гергиев говорил о том, что следующий год Пасхальный фестиваль представит в Воронеже произведения Густава Малера и Рихарда Штрауса, музыку, исполнять которую берутся немногие оркестры мира. Выдержим ли мы в этот раз проверку на вкус и общий культурный уровень?..
Ольга Скрынникова
