Загородные усадьбы русских дворян переживали тяжелые времена не раз. Опричнина, Смутное время, нашествие Наполеона, Великая Октябрьская социалистическая революция. Советская власть усадьбы не то чтобы уничтожила на корню, но оставила без надлежащего ухода, большинство зданий потихоньку разваливались и зарастали бурьяном. В новейшее время их пытаются восстанавливать и возвращать в жизнь, чаще всего в формате музеев-усадьб.
В Воронежской области музей-усадьба один единственный: Дмитрия Веневитинова. Располагается он в селе Новоживотинном и последние месяцы является источником новостей и предметом горячих обсуждений. Поводом для повышенного всеобщего интереса стала его реконструкция, летом нынешнего года была завершена первая очередь, а осенью должна быть сдана вторая. Торжественное открытие отреставрированного учреждения культуры произошло в июне, собрало множество важных гостей, в том числе губернаторскую чету, и породило ряд близких к экстазу отзывов в прессе.
Теперь, когда всеобщее ликование поутихло, возобновились дискуссии о содержании реконструкции. Повод для них есть: реализуемый вариант несколько отличается от традиционных способов.
Чтобы это отличие было прозрачно, сначала опишем привычный путь реконструкции музея-усадьбы.
Каково исходное положение? Есть здание усадьбы, вполне себе сохранившееся, есть небольшой парк. Есть история рода Веневитиновых. Есть литературные источники. Нет аутентичных артефактов, нет конкретных сведений об интерьере усадьбы в тот или иной отрезок времени, нет подлинных предметов интерьера. В этом случае следует создавать «типологический» музей-усадьбу. Это значит, что выбирается какой-то исторический период, как правило, связанный с деятельностью и жизнью наиболее видного представителя рода. То есть, в данном случае, Дмитрия Владимировича Веневитинова – и первая треть 19 века соответственно. Затем сведущие научные сотрудники и опытные музейные художники, проходя сквозь множество итераций, вырабатывают экспозиционно-тематическую структуру музея и художественное решение его интерьера.
Дизайн, проще говоря. С экспозицией примерно ясно, а вот интерьер должен представлять некий обобщенный (поскольку нет подлинных предметов и точных архивных сведений) образец интерьеров избранной эпохи. Мебель, отделка, декор, текстиль, светильники – всё должно имитировать загородный быт дворян данного периода, представлять их вкусы и интересы.
Задача, решаемая таким подходом – воссоздание духа и атмосферы усадьбы, погружение гостей музея в давно ушедший жизненный мир, своеобразный и самодостаточный. Решается эта задача, повторимся, не в последнюю очередь максимально возможной и уместной имитацией былого внутреннего и внешнего облика усадьбы. Во всех смыслах: мебель, декор, отделка, шторы, светильники и прочее.
Неким приближением к типологическому музею-усадьбе было состояние дома Веневитиновых до реконструкции.
Реализуемый же проект идет другим путем. Предложил его заслуженный художник РФ Николай Симонов. Это не первый проект известного сценографа в Воронеже; он работал над выставкой «Народный, нарядный, обрядовый» в музее Крамского, сотрудничает с Камерным театром.
Казалось бы, от театрального художника стоит ждать чего-то как раз в духе красноречивой имитации. Но Симонов потому и обрел известность, что не ходит прямыми путями.
Музей-усадьба сделался белым. Снаружи и внутри. Белый фасад, белые стены и потолок в интерьере. Неброский паркет и керамическая плитка (под кирпич) на полах. Экспонатов немного, среди них появились подлинники (от кованого гвоздя до петровских грамот – спасибо меценатам). Развеска лаконичная, с паузами, никакого декора. Проще говоря, всё выглядит как грамотная экспозиция в современной галерее, следующей канонам «белого куба».
Второй этап проекта – осваивающий второй этаж усадьбы – следует той же линии. Белое пространство, минималистичное экспонирование артефактов. Нет даже штор – фундамента атмосферы! Зато появляются элементы мультимедиа: проекции имитируют в окнах (для наблюдателя снаружи) бал теней. Обещается так же голография перстня, персонажа лирического стихотворения Д. В. Веневитинова.
Задумка художника достаточно ясна. Аутентичные вещи показываем в материи, даже если это непритязательный гвоздик. Вещи (сущности), которых в подлиннике нет – или никогда и не было – показываем с помощью нематериальных иллюзий. Лучше чистые стены, чем неподлинность.
Но как же атмосфера, дух? Улетучился вместе с банкетками? Вовсе нет. Безусловно, проект Симонова работает совсем не так, как «типологический музей-усадьба». Вместо погружения художник создает дистанцию между посетителем и историей. Широкие визуальные паузы, молчание белых стен, небольшие размеры экспонатов, простая композиция – всё призвано оставить зрителя наедине с настоящими осколками, следами истории – непритязательными и незрелищными. Наедине, но с четкой разницей между «сейчас» и «тогда». Вариант Симонова мало говорит о повседневности усадебной жизни, но гораздо больше о времени как таковом, его превращении в материальность, существовании как особого способа смотрения. Гнездового уюта, конечно, маловато. Чувствование и осознание времени – вообще не очень приятное занятие.
Получается, на данный момент вместо общепринятого, методологически наработанного и всем понятного музея-усадьбы мы имеем проект новаторский для данной сферы, непривычный, но осмысленный, логичный и однозначно имеющий право на жизнь.
Единственный вопрос – мотивация для выбора в пользу такого необычного проекта вместо стандартной и ожидаемой модели. Именно отсюда и происходит ворчание воронежского сообщества.
Первая его претензия – музей-усадьба у нас единственный, не место для экспериментов. Было бы сто – тогда, конечно, один можно было выделить и художнику-новатору.
Вторая – вот, дескать, Симонов реализует свой замысел, а ежедневно трудиться в условиях того, что получится придется потом сотрудникам музея. Дело в том, что для усадьбы запланированы особые формы работы: балы, чаепития, музыкальные и литературные вечера, обряды бракосочетания. Конечно, для всех этих занятий идеально подошел бы одомашненный интерьер, а не аскетичная строгость белых стен.
Третья претензия – у «правильных» музеев-усадьб есть свои поклонники, своя аудитория, своя ниша. У воронежских любителей усадебной культуры всё это отобрали, не предложив ничего взамен.
Ну и вообще, такого в музеях-усадьбах не делают.
Разумны ли эти претензии? Разумны и обоснованы. Значит ли это, что следует, пока не поздно, остановиться и – в той или иной степени -скорректировать проект? Вовсе не обязательно.
Чтобы оценить правильность курса, следует сверить его с целями и общей стратегией, понять предпосылки, на основе которых этот курс был выбран.
Загвоздка в том, что цели и стратегия культурного развития Воронежской области нам неизвестны. Можно попробовать сконструировать этот вектор на основе наблюдаемых феноменов: Платоновский фестиваль, новая жизнь Драмтеатра и так далее. И предположить, что местную культурную ситуацию пытаются вытряхнуть из летаргического «сохранить и приумножить». Но есть ли у этих попыток общее видение, образ будущего, который позволил бы выбирать подходящие варианты развития и отказываться от не укладывающихся в него?
Без осознания главных «куда» и «как» повисают и все остальные возможные вопросы. Кто аудитория проекта Симонова, у кого он встретит понимание? Жители области, москвичи, европейцы? Молодые, зрелые? Просвещённые, неподготовленные? Охранители или экстремисты? Ради кого и чего пришлось расстроить ценителей усадебного очага?
Перед нами ситуация, когда интересы разных групп граждан во многом не совпадают. Но когда интересы разные, а ресурс – усадьба – один, начинается политика. Культурная политика с далеко идущими последствиями. Например, каждый из двух вариантов реконструкции усадьбы порадует один клан столичных культурных деятелей и расстроит другой. Проект Симонова порадует актуальных и современных художников, но расстроит музейщиков. И все наоборот при выборе топологического варианта. Будет разная обратная связь, разный медийный эффект. То же и с посетителями, аудиторией. Воронежские молодожёны расстроятся, а прогрессивные гости Воронежа из столицы или иных стран обрадуются.
Приходится выбирать друзей и врагов, хотя бы в рамках конкретного случая. В этом ничего страшного нет, это и называется «политика». Она ставит вопрос и о способе выработки решения. Коллегиально? Статистически? Единолично? Единолично с советниками? Власть процедуры? Следуя общественным настроениям?
Ответ снова неизвестен. Проще считать всё, что сопровождало выбор данного проекта и принятие решения – черным ящиком. Этот черный ящик подарил нам реконструкцию по Симонову и порожденный ею набор сомнений.
Что теперь с этим всем делать? Возможны три опции: а) Довести начатое до конца б) переориентироваться на правильную усадьбу в) искать компромиссов.
Оценим каждую.
Реализовать вариант Симонова в полной мере и без уступок.
Минусы: определенная часть воронежского культурного сообщества определенно будет грустить. Выскажут пару укоров и столичные неравнодушные. Придется придумывать новый формат последующей работы усадьбы, поскольку не факт, что имеющиеся и планируемые сейчас мероприятия органично лягут в симоновский вариант. Хотя последнее, скорее, вызов, нежели минус. Плюсы: всякий новаторский проект в случае успеха дает огромную отдачу. Появится нечто действительно уникальное и значимое, значимое за пределами Воронежа и области. Место, куда интересно отвести иногородних коллег и гостей.
Повернуть всё в русло «типологического музея-усадьбы».
Минусы: зря потраченные ранее ресурсы, время, нервы. Упреки в этих необдуманных тратах. Плюсы: сонно-довольная реакция местного сообщества и последующая тишина.
Компромисс.
Одни минусы. Не будет ни теплой, одухотворенной усадьбы, ни рефлексивного проекта художника.
Потенциальный плюс (никого не обидеть, не расстроить) здесь сложно представить воплощенным.
Кому-то придется принимать решение, и этому политическому субъекту не позавидуешь, перед ним вполне богатырское распутье.
Всё это – земная логика. А есть еще небеса над нами. У них тоже припасен вопрос: что правильнее для культуры как способа человеческого существования? Симоновская отрешенность или возрождение усадебных традиций? Ведь это не просто два варианта из множества возможных. Они наглядно демонстрируют два различных понимания культуры (в узком смысле), два различных набора запросов и ожиданий от культурной институции, от художественного события.
Начнем с усадеб. Загородные имения всегда были выключены из суеты двух российских столиц, из их политик и служб. В них жил целостный отдельный мир. Особенно отдельным этот мир стал после крестьянской реформы 1861 года. Дворянство все сильнее выпадало из мира Нового времени, мира капитализма и индустрий, там ему места не находилось. Зато было комфортно в усадьбах. Именно во второй половине 19 века достигает пика развития мифология усадебного образа жизни, с его гостеприимством, музыкальными и литературными посиделками, штудиями, прогулкам и множеством других прекрасных занятий для прекрасных людей. Это можно назвать эскапизмом, но творческого характера.
Удивительно, конечно, но история повторяется. Усадьбы возрождают не для научно– музейных задач (очень немногие объекты могут стать мемориальными музеями – нет аутентичных артефактов), а в первую очередь ради отблеска обещаемого ими образа жизни. Балы, трогательные вечера, декорированные свадебные обряды – и всё в 21 веке, который уже задался непростым, и который ох как далёк от этой уютной идиллии. И кто же желает укутаться в романтическое забытьё дворянского гнезда? Не современные элиты, которые успели обзавестись своими собственными поместьями, а потомки рабочих и крестьян, пути которых с усадьбами разошлись два века назад. Стоило бы не забывать сословную гордость!
Какое же понимание культуры нам являет это наваждение? Культура – магическое убежище среди жизненных невзгод и мировых катаклизмов. Милый сердцу приют, укрепляемый правильными ритуалами и словами. Эскапизм, но уже непродуктивный.
Проект Симонова предлагает другую парадигму. В её рамках культура и искусство предназначены ставить под сомнение сущее, наличное бытие, отказывая им в самоочевидной достоверности. Человек, история понимаются как открытое место, продуваемое всеми ветрами. Это неуютно и тревожно, но это обещает возможность будущего.
Выбор между этими перспективами, безусловно, персональный для каждого человеческого существа. В случае же усадьбы Веневитинова небесная и земная логика пересекаются: судьба культурной институции зависит от вполне конкретных воронежских руководителей. Выбор может быть любым, главное, чтобы он был необходимым в рамках того видения будущего нашей провинции, которую они реализуют.
Илья Долгов
