Русь песенная, Русь мастеровая» собрала на заброшенном хуторе в Воробьевском районе почти десять тысяч ценителей фольклора: от профессиональных артистов и ремесленников до тех, кто им в меру сил подражает – из любви к народной культуре в ее расширительном понимании.
Не имея узкой специализации, фестиваль-биеннале завоевал популярность благодаря границам охвата. География участников – от Сибири до Кавказа (обычно приезжают и иностранцы, но в этом году по разным причинам не добрались до Ломов ни украинцы, ни сербы со словаками; международный статус слета подкрепляли лишь братья-белорусы). Одни поют, другие пляшут, осетины и вовсе целый оркестр вывели с аккордеонами да балалайками. Кузнецы ярославские, гончары задонские, скорняки кубанские, ювелиры дагестанские… А при них – масса производителей сувенирной мелочи а-ля рус: зеркальца в берестяной оправе, брелоки в виде матрешек, керамические магниты на холодильник с видами церквей, ароматические саше в виде кукол-рванок и, конечно, обереги на все случаи жизни. За прилавками с ширпотребом открывалась зона развлечений, тоже вполне народных: сладкая вата, шашлык, мини-тиры и батуты давно неотделимы от русских празднеств, как раскатистое «Ой, мороз, мороз…».
Этот хит спели не на гала-концерте, а после – у палаток. Но на фоне того, что звучало в иные минуты с малой сцены, «Мороз» мог показаться произведением едва ли не элитарным. Сельские коллективы разогревали публику чем могли. Вспомнился июнь, Платоновский фестиваль в Воронеже и сетования боснийцев из группы Mostar Sevdah Reunion на засилье «турбофолка» – того эрзаца, «умпа-цумпа» на тромбоне, с которым у многих ассоциируется музыка Балкан. Аналогов в России море, в данном случае пригодились шлягеры Лены Василек. В самодеятельных коллективах такое не редкость. Разучив (и этим как бы возродив) песни бабушек и прабабушек, они стремятся освежить репертуар. Находят в Интернете «минусовки» – и на тебе: «Живет, живет в этом доме Галина…» Народ подпевает – чего ж лучше?..
Вот и среди гостей фестиваля было немало тех, кто подпевал и даже подтанцовывал.
Что ни говори, а жив в нас интерес ко всему традиционному. Порой он сродни ролевой игре, большинство «пешек» в которой не отличит вещь, сделанную по канонам, от фантазий свободного художника.
…Женщины примеряли льняные платья до пят, мужчины деловито щупали портупеи с петлями для подсумков и рубахи с вышитым воротом (ничего, что вышивку имитируют аппликации из фабричной ткани). Некоторые расхаживали в костюмах, похожих на народные, уверяя, что это для них обычное дело. Учитель химии из Волгоградской области Сергей Николаев рассказал, как пришел на урок в казачьей гимнастерке без погон:
– Мальчишки наперебой начали расспрашивать! Несколько человек себе такие же заказали. Потом я их научил джигитовать шашкой. А что, надо же пример подавать, уважение к истории воспитывать. Вот на мне штаны камуфляжные и майка с надписью Army – непорядок… Я русский, корни казачьи – должен соответствовать.
В подтверждение своих слов Сергей нахлобучил было кубанку, но его мягко осадила жена Наталья: «Не балуйся…» Она торговала своим шитьем: сборчатыми юбками и блузами в мелкий цветочек, наподобие тех парочек, что раньше носили на Дону.
– А мы с подругами и сейчас их носим. Да и голову покрываем – старообрядцам иначе нельзя… – улыбнулась Наталья. – Бывает, слышишь за спиной: «Дуркует!» Даже за мусульманок принимают. Но потихоньку возвращается общество к корням. Мы шьем по старинным выкройкам, перерисованным с музейных экспонатов. И дома, и в Москве берут хорошо… Ткани, к сожалению, все нерусские. А где у нас плотное «хэбэ» выпускают – не найдете! Очень рыхлые стали ситцы и бязи, как марлевка. И покрашены, сами знаете… Покупаем отрезы по Интернету в США и Южной Корее, а платки шелковые в Индии. Что делать! В принципе, казачки же и одевались в заморские ткани, «восточный огурец» через Турцию к нам пришел…
Так и есть: набивные ситцы с традиционными узорами привозят из-за рубежа (не говорим уже о миткали и пестряди). Например, купоны на платки с рисунками знаменитой барановской мануфактуры печатают в Японии по заказу американских дизайнеров. А наши мастера даже за лоскутами такими охотятся: делают игрушки, кошельки, подкладки для сумок. Излишки ткани перепродают коллегам. Дефицит, можно сказать.
У специалистов по художественной насечке из дагестанского села Унцукуль проблем с материалом нет – стволы дикой груши, абрикоса и кизила заготовили впрок, когда поблизости вырубали сады ради строительства водохранилища. Однако есть «кризис формы». Прежде узорами из серебра или мельхиора украшали трости, вазы, курительные трубки и шкатулки. Сейчас сбыть такие изделия на ярмарках в России сложно: одним дорого, другим ни к чему. Кто-то из мастеров «держит марку», а кто-то и переключается на ложки для обуви или подарки, вроде расписанных под хохлому компьютерных мышей.
Не стоит искусство на месте. Лезгинку в Ломах, например, танцевали аланские красавицы в атласных брюках.
Сергей Старостин, известный собиратель, исполнитель и популяризатор русского фольклора:
– Советская культурная политика на селе привела к тому, что в практику прочно вошел «клубный» звук и тембр. Фактически это уже особая традиция народного хора, не имеющая привязки к географии и истории (за исключением истории ХХ века). Причем люди-то не виноваты – они на таком звуке выросли. С ним надо мириться.
Обиднее наблюдать маскировку под аутентичность: певцы наряжаются в более или менее подлинные фольклорные костюмы, а как рты откроют, думаешь: лучше бы молчали… Когда от подражания бабушкам, чьи голоса были записаны этнографами, мы переходим к проживанию песни и немного изменяем ее, это нормально. Но «отсебятина» должна идти от души, а не от ума. Если вам скучно «просто петь» старинную песню, не надо ее петь вообще. Иначе мы впадаем в композиторский раж: тут крещендо, тут диминуэндо…
Это распространенная болезнь руководителей коллективов – из лучших побуждений осаживать солистов, конструировать псевдонародную традицию. Многие фольклорные ансамбли копируют манеру своего лидера или других ансамблей. И меня молодежь копирует! Это смущает (наверное, из ревности). Я-то знаю, как пою. А тут люди считывают внешнее, а внутри – недотягивают. Портят мою песню, так сказать, хотя она и не моя!
Где исходная точка традиции – вопрос открытый. Мы ведь до сих пор не раскрыли тайну рождения народной песни. Как вы «переварите» основу», такой и будет традиция вашего коллектива, вашей деревни. Главное, чтобы это не было неграмотно и безвкусно.
Другая серьезная проблема нашего времени: аудитория не считывает текст народной песни. Мы на сцене упиваемся гармонией — публика слышит только мелодичный гул. Люди утратили навык слушания, они не живут в той локальной традиции, которую мы воспроизводим, не знают диалекта. Поэтому крайне важно акцентировать слова. Ведь почти все песни вырастали из интонации живой речи.
В народной музыке существуют стандарты, как в джазе. В России в XIX веке их было около 200, пастухи в центральных губерниях знали порядка 70-ти. В этом смысле возродить фольклорные традиции мы не можем, увы. Мы можем лишь просвещать, заниматься миссионерством.
Татьяна Ткачева
Фото Игорь Филонов
