Религия и культура вчера и сегодня

В последние десятилетия произошло явное падение «мифа секуляризма» и «мифа клерикализма». Вопреки первому, с развитием науки и техники религия не умирает и новые формы ее сознания вполне уживаются с современными научными открытиями и культурным прогрессом, а вопреки второму, без религии и человек, и общество, и культура могут не просто существовать, но и свершать нечто значимое в жизни (советский опыт – наглядный пример).

Как бы мы ни пытались рационально определить, что такое религия, как она влияет на общество и культуру, ничего не получится. Горы литературы по этому вопросу, конечно, в чем-то полезной и нужной, никогда не приблизят нас ни к чему существенному. Нужно признать если не мистический, то, по крайней мере, совершенно иррациональный характер веры и вообще религиозного опыта. Это существенно ограничивает возможности социальной аналитики, которая всегда стремится все разложить по полочкам: что было, что есть и что будет. Смысл истории – вещь коварная, и он, как и смысл жизни, увы, постигается всегда лишь ретроспективно. Поэтому мы во многом обречены на то, чтобы блуждать во тьме, действуя на свой страх и риск, доверяя только самому сокровенному и надеясь на неведомую благодать.

Очевидно, что вопреки всем атеистическим пророчествам и проклятиям религия сегодня вошла в нашу жизнь основательно и прочно. Это большой парадокс и явная насмешка Господа над слабосильными смертными, пытающимися что-то навсегда установить и определить в мире. Духовная империя «исторического материализма» трагически, но все же как-то бесславно закончила свой век, уступив место «духовному возрождению». Это означало восстановление традиционной православной религии, которая получила неслыханную, наверное, со времен крещения Руси историческую легитимность.

Но как оценить это милостивое снисхождение (а, может, и вторжение) религии в жизнь современного общества? Ведь шума, а порой и скандалов в связи с ее появлением во многих областях культуры (политики, образования, науки, искусства) уже было немало. Можем ли мы сказать честно, положа руку на сердце, что с восстановлением православия в его исторических правах в начале 90-х годов XX века ситуация в нашей жизни (особенно в нравственной и духовной сферах) заметно улучшилась? Едва ли. Из уст самих церковных иерархов не прекращает литься острая и злая, хотя порой и справедливая критика в адрес современной жизни и культуры.

И вот он парадокс: приход религии в жизнь общества и невероятное падение его нравов. В чем причина? Церковь не может оказывать духовно оздоравливающего действия на общественные ценности и культурные идеалы или это вообще не ее дело?

Вряд ли можно ответить на такие вопросы однозначно, но поставить их необходимо, ибо благодушие – самый коварный враг. Говорить, что в нашей жизни хорошо обстоят дела в области светско-церковного диалога, значит либо вообще не понимать ситуацию, либо лицемерить и кривить душой. Проблема не только в том (как казалось лет 15-20 назад), чтобы «возродить православную духовность» как однозначное и неоспоримое благо и шире распространить религиозные верования среди населения, особенно в сфере образования. По крайней мере, в вопросе о том, что выбрать в качестве школьной дисциплины для преподавания – православную культуру или светскую этику, обе столицы сегодня отдают предпочтение последней, оставив за бортом усилия православных миссионеров и катехизаторов.

Удивительно, но сегодняшняя ситуация как-то поразительно напоминает ту, которая обладает столетней давностью. Мы можем судить только по текстам, но из них-то и видно, какая была острая полемика в обществе по поводу взаимоотношения христианства и культуры. Из огромного количества интереснейших дискуссий, которые велись между представителями церковной и светской элит, в современность проецируется пронзительный текст Василия Розанова «О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира». В нем есть такие для кого-то страшно кощунственные и непростительные слова: «Во Христе прогорк мир».

Это значит, что ценностный оплот – и культурные идеалы в нем прежде всего – несовместим с истиной Христа, то есть с подлинным духовным миром. Все синтезы, симфонии, диалоги – это не более чем лукавство или недомыслие. Проблема стоит радикально: если религиозные истины реальны, то, тут уж не до шуток, в пепелящем свете Христовых идеалов меркнет («сгорает») все земное, конечное, относительное. Нельзя сидеть на двух стульях, нельзя служить двум господам, нельзя, значит, быть христианином и пользоваться «благами» этого мира, пускай не всеми, пускай ограниченно («аскетично»), но все же пользоваться. При более глубоком взгляде на проблему это значит, что нельзя быть культурным и образованным христианином. Истинное христианство внекультурно: оно в монастырях, скитах, пустынях, оно бежит от мира, страшась его «дьявольского» огня и проклиная его.

Розанов, кроме этого написавший еще и такие вещи, как «Русская Церковь», «Л.Н. Толстой и Русская Церковь», «Русские могилы», «Сумерки просвещения», и многое другое, поставил ряд болезненных и нелицеприятных вопросов, которые даже никто и не собирается решать. Почему в церкви нет ответа на вопрос о любви – любви плотской, страстной, сексуально мучительной, которая действительно волнует молодых людей более всего? Ведь брак не брак без решения этого вопроса. Вот и прокричал Розанов такие болью напитанные слова: «Церковь не допускает самого слова «любовь», боится и презирает то плотское чувство, «эстетическое восхищение», которое выразилось у Адама при виде сотворенной для него Евы». Вот поэтому и семья при всей, казалось бы, православной заботе о ней – очень шаткий ныне институт. Семейная психология и сексология не справляются, а церковь по-прежнему игнорирует проблему, бросая гневные обличения в сторону «греховных помыслов».

Не только любовь, но и смерть игнорируется, говорит Розанов, Церковью, которая, к тому же, не научила народ трудолюбивой и трезвой жизни. Вот и не поняли друг друга Лев Толстой и Русская Церковь, трагически разойдясь, образовав тем самым разрыв в самой сердцевине нашей жизни. Увы, эти вопросы, сегодня не то что никто не решает – их вообще никто и не ставит. А жизнь катится сама по себе, постоянно рискуя быть сброшенной на обочину бытия.
Все вышесказанное не легковесная критика «пороков Церкви», которой много в либерально-атеистической среде. Это вопросы потяжелее – здесь сама природа русского духа в ее самобытности, во всей полноте непостижимых, в том числе и «отрицательных» черт. Это, как ни банально, та страшная и неуловимая «загадочная русская душа», которую хотят сегодня насильственно «оправославить», как некогда желали таким же путем «большевизировать» и «советизировать». Все это утопические затеи, ни к чему не приводящие.

Сегодня государство вольно-невольно, как бы опираясь на традиционные духовные ценности православия, в действительности насаждает нормы американского протестантизма, в котором религиозность вполне уживается с жизненным успехом. И это действительно работает в Америке, и поэтому там хорошо. В России так не бывает, а если и будет, то это уже будет не Россия. У нас душа всегда ищет иного и будет его искать до скончания века, не останавливаясь ни перед какими религиозными, политическими и культурными преградами.

Есть одно очень нелюбимое государственно настроенными людьми слово – нигилизм. Мудрый и проницательный Николай Бердяев как-то произнес: «Мы, русские, апокалиптики или нигилисты». Какая правда в этих словах! И если хочется мира, то правильнее не преодолевать нигилизм (это бессмысленно) или игнорировать и заклеймлять его, а научиться с ним как-то договариваться. Для этого нужны люди, действительно понимающие глубины национального бытия, а не те консервативные идеологи, которые пришли на смену коммунистам.

Может, действительно прав Ницше, сказав, что «Бог умер», то есть, что христианская духовность пришла в упадок и больше не способна выступать в качестве творческого фермента (катализатора) культуры, а у нас просто не хватает мужества и смелости признать это? И может, нужно не реанимировать труп, а похоронить с почестями «христианского Бога», который, как и известная фигура вождя, требует того, чтобы быть преданным земле?

Однако не есть ли это предательство по отношению к прошлому, к духовному наследию предков? Так, по крайней мере, могут подумать многие современные возмущенные соотечественники. Преданность святыням прошлого сильна, и здесь никакими волюнтаристскими методами ничего не достичь. Время есть время, и смысл истории – вещь далеко не прозрачная. Есть одна ее хитрость, о которой говорил Гегель: есть промысел Божий, о котором самые великие подвижники предпочитали молчать: не все однозначно и одномерно в духовном мире.

Возможно, прошлое, лишенное смысла, становится тяжкой обузой, избавившись от которой, мы сможем обрести новое, то новое, которое вновь осветит нашу жизнь вечным светом истины и добра. В любом случае крах всегда терпят не атеисты или «верующие», а глупцы и подлецы, которых предостаточно как среди тех, так и среди других.

Владимир Варава