Когда в ходе беседы с руководителем отдела культуры Каширского района выяснилось, что неподалеку обитают настоящие старообрядцы, мы сразу решили – ехать надо. Крепкая община людей, живущих в гармонии с природой, подальше от мирских соблазнов, старинные иконы и книги, возможность прикоснуться к древнейшей культуре, сохраненной чуть ли ни со времен Крещения Руси, – вот первые представления при упоминании о них. Что же от всего этого осталось здесь, в Воронежской области? За ответом отправились к староверке с красивым именем Марфа. Впрочем, в родном селе ее зовут просто и ласково – тетя Марфуша.
В давние времена в этом селе, где живет тетя Марфуша, отношения между местными старообрядцами и мирянами, как называют здесь канонических православных, были непростые. По рассказам сельчан, если кто-то просил у противоположной стороны воды, ее выносили в банке, а после того, как эту банку возвращали, ее тут же выбрасывали с глаз долой.
Со временем граница противостояния размылась, но и сегодня село и Марфуша живут по-разному. У жителей – праздники, гуляния, даже соревнования по шахматам. Есть общий (а у одной семьи даже собственный) музей быта; свой, хоть и скромный, как чаще всего бывает в селе, клуб. Гостям здесь радуются, кормят пшенной кашей и топленым молоком, поют старые песни «про огуречики», про старого мужа, молодую жену и хитрого соседа, положившего на нее глаз. Чего не знают – сами придумают. Хвастаются, что есть даже своя частушечница, которая может на ходу сочинять смешные песенки о чем угодно.
А переступишь порог домика, подбитый какой-то рогожкой от сквозняка, – и попадаешь в другой мир. Тишина, полумрак – только лает во дворе сторожевой пес Мухтар, за цветастой занавеской потрескивает огонь в печке и тихо журчит радиоприемник. От него (в перерывах между песнями про любовь и болтовней ведущих) тетя Марфуша и узнает, что в мире делается.
– Когда прогноз погоды скажут, когда песни какие – оно разговаривает, и уже весело. А то, бывает, слушаю, что же на свете делается, и плачу. Слышу вот, где люди гибнут – волосы колом встают. Или вот, – понижает голос до шепота, – божие слово читаю, бабочки, и так страшно! Скоро весь мир взлетит на воздух, погибнем. Только и остается, что молиться.
На столе, под одной из древних книг – газета с портретом Альбрехта Дюрера.
– А, это их газеты, баптистския, – говорит тетя Марфуша.
– Зачем же собираете?
Грозно-печальное лицо ее преображается. Собирается лучистыми морщинками, и маленькая старушка, укутанная в платок и большое пальто, смущенно улыбается, как ребенок, уличенный в краже варенья:
– Любопытно ведь, чего там пишут.
***
В электронной версии Православной энциклопедии (http://www.pravenc.ru/) говорится о том, что изначально старообрядчество Воронежской области состояло из местных жителей, не принявших реформ патриарха Никона, и переселенцев, бежавших со второй половины XVII-XVIII веков из Москвы и разных мест Центральной России на Дон. По донесениям священников второй половины XVIII века, «вверх по Дону и Донцу расколу в станицах немалое число оказалось», жители «по вси годы на исповеди и причастии не бывают и двуперстное крестное знамение на себе изображают».
С течением времени произошли резкие изменения. Так, если к началу XX века в области насчитывалось 15 тысяч старообрядцев, то уже в новом столетии их осталось около 1,5 тысяч. Для наглядности – примерно столько же человек живет сегодня в селе тети Марфуши.
***
На стене портрет отца – и это единственная во всем доме фотография, которая находится «на виду». Остальные лежат где-то в закромах: хозяйка достает их редко и показывать гостям не любит. Семья, по ее рассказам, когда-то была небольшой, но сплоченной. Жили здесь и отец Марфуши, и дед – к слову, оба были духовными наставниками местных старообрядцев, выбранными самой общиной.
Распадаться семья начала еще со времен раскулачивания. Пережить пришлось многое: всплескивая маленькими натруженными руками, вспоминает, как «отца приходили расстреливать» (по счастью, тот спасся), о тяжелой работе в колхозе, о непонимании, а то и насмешках в советское время. Дальше – больше; кто уехал, кто умер – так все и шло на убыль вплоть до сегодняшнего дня.
– Мало нас тут осталось, – говорит Марфуша. – Многия помирают. Все старыя – молодых чуть-чуть, и те где-то за тридевять земель.
За тридевять земель – это отчасти в Воронеже и его окрестностях, вроде Отрожки и Сомово. У самой Марфуши там племянники, которые время от времени ее навещают. А здесь, в селе, она скоро останется совсем одна. И речь не об одиночестве – старушку и соседи проведывают, а о том, что ей некому передать свои знания.
Оставшимся и собираться негде. Ближайший действующий старообрядческий храм находится аж в Белгородской области. В Каширском же районе остался разве что молельный домик в селе Можайское, но там староверы-беглопоповцы – те, что с незапамятных времен принимали священников, перешедших из канонического православия к старообрядцам. Марфуша же из беспоповцев, которые отказались от всех священников, кроме рукоположенных до реформ патриарха Никона.
Был, правда, когда-то в селе свой храм, но он давно уничтожен. Оставшиеся после разорения иконы и древние книги берегла семья Марфуши, поэтому святить воду или продукты единоверцы шли к ним. И даже когда старушка осталась одна, ходить не перестали, только вот остается их все меньше.
Зимние дни коротки, кончаются быстро. Но вечеров в одиночестве тетя Марфуша не боится – «зажгу свечечки, помолюсь – и мне радость».
Так и ложится.
***
Тете Марфуше в этом году исполнится 88 лет.
– Мало кто прожил так, как я, – гордо говорит сухонькая старушка. – Никому зла не сделала, дурного не совершила.
Но тут же одергивает себя, поворачивается к иконам и крестится:
– Не хвалюсь, не хвалюсь. Молюсь – дай, Господи, истинного пути, сохрани людей.
И молится за всех – даже за тех, кого время от времени поругивает за причиненные обиды «господами Головлевыми» или «покупателями мертвых душ», причудливо сдабривая литературной классикой местный диалект с его «яканьем», «гэканьем» и «щоканием».
А обид много – от отравленных по недосмотру зеленым пшеном «пушинок-гусенят», выведенных Марфушей, когда она работала птичницей в колхозе, до землянки, которую разбирают на стройматериалы прямо здесь, в ее же запустелом огороде.
Но одна из обид особенно сильная – сельчане тихо рассказывают, что однажды, пока хозяйки не было, маленький домик ограбили. Вспоминать об этом Марфуша не хочет, говорит лишь, что украденное, да и самих воров так и не нашли. Это было давно, но и сейчас старушка, гостеприимно рассаживая гостей – кого на старую табуретку, кого на какой-то выступ у окна, – посматривает настороженно: мало ли что у чужаков на уме. (К слову, по этой же причине редакция приняла решение не указывать названия села, где живет Марфуша).
– Ну, ничего, – со вздохом приговаривает старушка, – вот живу, чаек пью.
***
Кладбища у «мирян» и староверов разные. Уезжая, видим старообрядческое – у поворота дороги, ведущей из села.
На воротах – двусторонняя надпись, первая сторона написана в обычном направлении, а другая, ниже, зеркально.
«Входящий не печалься. Уходящий не радуйся»
***
Сегодня воронежское старообрядчество делится не только по своим традиционным ветвям (беглопоповство, беспоповство), но и оказалось рассеянным по городам и селам области, почти не сообщаясь при этом между собой. У сельчан, большей частью стариков, нет возможности ехать в крупные города, да и незачем – у официальной общины Русской православной старообрядческой церкви в Воронеже есть лишь крошечный домик, который предоставил областной комитет по управлению имуществом около десяти лет назад. И это далеко не последняя проблема. Основатель общины, старообрядец Михай Смирнов, который в начале 90-х каким-то чудом разыскал своих единоверцев в большом городе, рассказывает, что, помимо всего прочего, у объединения нет даже «актива», который мог бы заниматься всеми организационными проблемами – в том числе и общением с единоверцами в селах. Большинство членов общины работают и имеют собственные семьи, а значит, не смогут взять это на себя. Для отдельной же должности пока не могут предложить стоящей зарплаты. Круг замкнулся.
Но пока нет возможности решать все эти вопросы, старообрядчество в Воронежской области продолжает медленно рассыпаться, имея, с одной стороны, вымирание старших своих приверженцев на окраинах без возможности передать свою культуру, и разобщенность молодых городских – с другой.
Надежда Конобеевская
фото Ольга Табацкая
