В начале апреля в московском центре современной культуры «Гараж» вручали премию Инновация-2010. Под мелким дождиком мерзла длинная очередь гостей. Параноидальная охрана досматривала вещи и пускала через рамку, этой унизительной процедуры избежал только Зураб Церетели и деятели культуры, равные ему по значимости.
В номинации «Новая генерация» (то есть для молодых художников – до 35 лет) первое место поделили Арсений Жиляев и Анна Жёлудь (порадуемся, кстати, за нашего земляка Жиляева). Арсений и Анна – люди очень показательные для нового поколения художников, начавшего работу в начале этого века. Это поколение уже вполне оформлено и отличается от тех, кто мужал в восьмидесятые и девяностые. Конкретно Жиляева и Жёлудь можно отнести к тем художникам, кого критик Валентин Дьяконов назвал «новыми скучными». Их эстетике свойственна аскетичность, лаконичность, серьезность, и, действительно, скучность – независимо от затрагиваемых тем – будь то политика, механизм взгляда или «структуры повседневности». Этот язык очень резко контрастирует как с разнузданными девяностыми, так и с нефтезолотыми нулевыми. В мире тотальной войны и постоянной неопределенности не до зрелищ и самолюбования.
Однако новое поколение не описывается только этой тенденцией. В нем есть и другие подходы, другие оптики, другие позиции.
Одно в нем общее – отсутствие претензий на особый национальный смысл и путь. Молодые русские художники говорят на том же языке, на котором говорят художники индийские, китайские, техасские или шведские. Новая аскеза в выразительных средствах – это как раз отражение общемировых тенденций, которые вернулись к постконцептуальным 70-м, как к новому старту.
За космополитизм молодых говорит и их международный успех. В основном проекте Венецианской биеннале участвует молодая, и опять же, сухая в языке художница Аня Титова. А не юродивые «Синие носы» или необарочная группа AES-F.
Можно предположить, что эксплуатация художниками на экспорт березок и державного величия (в ироническом или пафосном ключе) бесконечно утомила не только отечественное, но и мировое арт-сообщество. Которое, возможно, заподозрило провинциальных аборигенов в переэксплуатации собственной идентичности.
Не будем в данный момент размышлять, хорошо это или плохо. Отмечу только, что сторонники особых путей в русском современном искусстве за 20 последних лет ничего, кроме пошлостей, выдумать не смогли.
Просто отметим этот факт: молодые художники (а значит, будущее нашего искусства) живут в общемировом времени и пространстве. Это не значит, что они – отстраненные эльфы. Основная тема того же Жиляева, к примеру, – это судьбы советской промышленности и рабочих в капиталистической России. Вопрос в языке. То, что он говорит, одинаково интересно и понятно и в Москве, и в Вене.
Итак, взяв на заметку то, что наши художники, наконец, находятся не в позиции «догоняющих», перейдем ко второй теме, которую задает премия Инновация.
Современное искусство в русской провинции
Сразу оговорюсь, что термин «провинция» я использую не как негативный. Мне он кажется гораздо более осмысленным, чем политкорректное «регионы».
Провинция – это звучит гордо. Регионы оставим для чиновников.
Итак, уже несколько лет в Инновации есть номинация «Региональный проект» (премия государственная, поэтому и термины безвкусные). Для проектов современного искусства, реализованного в русских провинциях. С самого первого вручения этой номинации вокруг нее разгораются споры, поразительно схожие в упреках и аргументах. Последние два года на «региональный проект» были номинированы и воронежские выставки, поэтому мы успели тщательно разобраться в деталях этих прений.
Суть споров очень проста.
Номинацию ввел, как учредитель премии, Государственный центр современного искусства. Объяснил он ее (и терпеливо отстаивает теми же аргументами каждый год) так: современное искусство в регионах находится в крайне невыгодных позициях. Нет денег, нет арт-системы, нет институций, нет сформировавшейся зрительской аудитории, вообще ничего нет. А поддерживать его очень надо, иначе — коллапс и неминуемый распад Федерации. Поэтому провинциалам и выделили отдельную премию. По соображениям скорее геополитическим, чем связанным с искусством.
С каждым годом доводы противников региональной номинации звучат все убедительнее. Потому что в провинции появляется все больше убедительных проектов.
Значит, что-то происходит
Поэтому хочется составить некую «карту» существования современного искусства в русской провинции.
Первым спрутом на нашей карте проступает сеть филиалов ГЦСИ. Филиалы эти базируются в Санкт-Петербурге (самый скучный филиал), Калининграде, Екатеринбурге и Нижнем Новгороде. Если мы взглянем на главную страницу сайта ГЦСИ, то обнаружим, что московские события (центрального филиала) занимают в лучшем случае треть афиши. Значит, филиалы не для галочки, а что-то постоянно устраивают. Причем екатеринбургский филиал отвечает за весь Урал, а нижегородский – за Поволжье.
Что же интересного делает этот государственный аппарат?
Калининградский филиал имеет совершенно четкую специализацию: сайнс-арт (англицизм от science art, «научное искусство»). Специализация происходит от профессиональных интересов идейного руководителя филиала – Дмитрия Булатова. Основное событие сайнс-арта в России – фестиваль науки и искусства на Винзаводе — тоже происходит при его непосредственном участии. В качестве базы для калининградского ГЦСИ реставрируют башню «Кронпринц», памятник архитектуры. Проекты из Калининграда регулярно становятся номинантами Инновации (запомним это).
Екатеринбургский филиал имеет в своем активе много программ: лекции, мастер-классы, практические в том числе. Самый масштабный из последних проектов – Уральская индустриальная биеннале современного искусства. Проходила на территориях заводов и посвящена была индустриальным пространствам-судьбам-способам производства в постиндустриальном полисе, которым стремительно становится Екатеринбург. Биеннале продюсировали профессиональные кураторы из Москвы и событие получилось на вполне мировом уровне. Одной из стратегий екатеринбургского филиала заявлено активное внедрение современного искусства в городскую жизнь. И судя по списку мероприятий, эта стратегия заявлена не для галочки. Проекты из Екатеринбурга регулярно становятся номинантами Инновации.
Филиал в Нижнем Новгороде совсем недавно обзавелся собственными площадями (отреставрированная первая очередь нижегородского Арсенала, памятника архитектуры) и теперь обещает развернуть подлинно институциональную деятельность, а не сезонную, как раньше. Планируется познакомить приволжцев с лучшими трендами и именами современного искусства. Все остальное – образовательные, медийные и другие программы – тоже планируется. Номинаций на Инновацию у нижегородцев меньше, потому что долго чинили Арсенал.
В каком режиме функционируют филиалы ГЦСИ?
В добротном режиме госучреждений. Есть бюджеты, есть программы, которые бюджеты оправдывают, есть все положенные заявления и стратегии. Однако следует признать, часто от филиалов отдает общей спецификой отечественных госучреждений: унылостью. Глядя на программы, кажется, что целый государственный ЦСИ с успехом могла бы заменить одна активная галерея или выставочная площадка.
Кто субъект этих институций и какие цели преследует? Государство. Руководят центрами местные деятели, однако их работа, понятно, связана системами отчетности, целеполаганий, бюджетов и т.д. Для чего государству эти филиалы? Видимо, это способ снижать культурное отставание провинции от провиденции. Удается ли? Сомнительно.
Работают ли эти центры с местными арт-сообществами? Не особо. В программах в основном привозные или сборные выставки. Поспособствовали ли филиалы ГЦСИ появлению новых имен в отечественной арт-сцене? Не очень. Выгодно отличается, пожалуй, Екатеринбург, который и большое биеннале организовал, и местных молодых художников продвигает, и в целом производит более человечное впечатление – в целях и эмоциях.
В результате мы имеем первый вариант присутствия современного искусства в провинции: государственные центры. Вариант стабильный и ровный, без огонька, но и без интриг. Многие локальные арт-центры мечтают стать филиалами ГЦСИ и обрести федеральное финансирование и поддержку.
Культурные авантюрные проекты местных элит
Это второй вариант. Говорим «культурный проект» – вспоминаем город Пермь. Внутренние конфликт города, поделившегося на сторонников инициатив Чиркунова энд Гельмана и их ангелоликих противников, давно стали медийным достоянием всей страны.
У неравнодушных горожан всех полисов России наверняка есть своя позиция по поводу происходящего в Перми, что ярко говорит о том, что тамошние события весьма актуальны.
Что же происходит в Перми, кратко? Губернатор и сенатор решили сделать современную культуру фактором преображения региона. Реализатором идеи стал Марат Гельман. За последние годы открылся музей современного искусства PERMM, прошли фестивали, съезды, конференции и т.д. Все события поражают масштабом и медийным успехом. Насыщенности пермской культурной жизни позавидуют все управляемые ГЦСИ приходы.
Почему же резкое неприятие рядом городских сообществ? Потому что все а) привозное б) их никто не спросил.
Пермский сценарий – идеальный вариант модернизации в России. Когда элиты, приняв внутреннее решение, без оглядки на что-либо реализуют его, сверяясь с численными показателями. Модернизация — она всегда сверху. И всегда твердой рукой, наперекор всем ценителям прекрасного. Так было при Петре, так было в Советском Союзе, только так выходит и в современной России.
Итак, в каком режиме работает пермский сценарий? В режиме «у нас есть деньги и власть, будет по-нашему, это наша страна».
В чьих интересах? В интересах авторов и инициаторов проекта – без сомнения. Просто потому что элита никогда не делает того, что противоречило бы ее интересам. Очевидно, что карма губернатора улучшается, когда он проводит модернизацию культуры в контексте общей модернизации страны. Премьер-министр В.В. Путин, кстати, пермский проект одобрил. Что еще нужно для счастья?
В интересах ли горожан происходящее? Очень даже, несмотря на все оговорки. Упование на ветхозаветные погреба с традициями еще никому не пошло на пользу в этом мире. Претензии тут не к Чиркунову или Гельману, претензии к устроителям этого мира. Цветущая помойка всегда лучше изящного кладбища.
А что с местным арт-сообществом? Ничего. Этой переменной в уравнении Чиркунова-Гельмана не было изначально. Возможно, потому что не было самого сообщества. Возможно, потому что при таких ресурсах не было нужды на него опираться. Появляются ли новые имена? Пока не слышно.
От Чернозема к Платоновскому фестивалю
Марат Гельман планирует распространить пермский сценарий и на другие города. Воронеж тоже был протестирован Гельманом, как потенциальная площадка для развертывания. Полуфестиваль «Чернозем» прошел весной 2010 года. Результаты не очень устроили Марата. Плюс не обнаружилось главного требуемого условия – радостной готовности местных элит принять участие в новом проекте.
Более того, с их благословления и при их поддержке Воронеж презентует свой, самодельный культурный проект – «Платоновский фестиваль». Это ясный знак: помощь Гельмана нам не требуется, мы и сами можем устроить, что возжелаем.
Платоновский фестиваль – новая, интересная для нашего анализа вариация модернизации силами элит. В чем отличие от Перми?
Во-первых, уважены духи предков – уже в самом названии.
Во-вторых, ничего такого, что может отвратить широкие массы. Лучше скучно, чем провокационно.
В-третьих, самоорганизовались местные элиты, в том числе и культурные. Игра на опережение, как говорят в футболе. Правда, вторым номером.
Больше, в общем, отличий между Пермью и Платоновским фестивалем нет. Этот проект точно так же спущен городу, как данность, с которой мы теперь будем жить. По поводу фестиваля не было публичных дискуссий, нет экспертного или попечительского совета (они заявлены в положении, но более нигде не упоминаются).
Короче, нет всех тех милых процедур, которые позволяют городскому сообществу участвовать в том, что происходит в собственном поселении, обеспечивает прозрачность и демократичность (не в смысле доступности, а в смысле ясности механизмов принятия решений).
Как и в случае с Пермью, Платоновский фестиваль Воронежу уж точно не навредит. Культура в наших провинциях пребывает в таком состоянии, что ей, кажется, вообще ничего навредить не в состоянии.
Самоорганизация снизу
Это третий сценарий сосуществования современного искусства и провинциального города.
Противоположность первым двум вариантам во всем: поскольку медленно, поскольку неэффективно, статусными именами не блещет и не требует больших бюджетов. Этим не похвастаешься перед начальством или конкурентами.
Что же это такое? История начинается, когда местные художники, кураторы, менеджеры, теоретики, любители искусства, зрители и прочие неуемные начинают организовывать и проводить культурные проекты. Сами по себе, без госпрограммы или заказа элит. Соответственно, и делается это обычно собственными силами. Используются помещения и средства таких же идейно увлеченных горожан. Появляются образовательные, медийные инициативы. В общем, арт-сообщества и культурные проекты растут непосредственно из жизни города и, развиваясь, могут сформировать аутентичную, родную для провинции культурную среду – при этом не догоняющую, не закрывшуюся на родных пеньках, а самую что ни на есть передовую и современную.
Плюсы этого варианта лежат в плоскости неких гуманистических ценностей: самоорганизация, прозрачность, естественность. Еще одним плюсом является крайняя низкобюджетность. Те, кто начал с самоорганизации, умеют сделать качественное культурное событие из одного хлеба и корзины рыб.
Минусы очевидны – долго и медленно. Обычно, не находя длительное время поддержки, неуемные жители города перемещаются в места более подходящие для реализации их целей.
Например, теперь уже москвичи Арсений Жиляев или Елена Фанайлова, будучи весьма успешными в своих новых городах, всегда тепло вспоминают Воронеж и с радостью участвуют в местных делах (если приглашают). Но стать теми, кем они являются сейчас, здесь они бы просто не смогли.
В Воронеже есть Воронежский центр современного искусства, который, несмотря на название, не имеет никакого отношения к ГЦСИ. Воронежский ЦСИ третий год проводит выставки, лекционные и практические курсы, фестивали лэнд-арта – не имея ни помещения, ни бюджета.
В Воронеже есть галерея Х.Л.А.М., которая с храбростью, невиданной для заведения с коммерческим названием «галерея», последовательно реализует проекты воронежских и московских художников.
Есть арт-группа «Квадрат», которая организует крупные и интересные культурные и образовательные события.
В общем – есть почва, есть бесценный опыт, который может для города стать отправной точкой в собственном, уникальном культурном проекте.
Как назвать подобный сценарий?
В России – никак, потому что прецедентов не было.
В других, немодернизированных странах, обычно бывает следующим образом. В помощь местному арт-сообществу формируется Фонд. Бюджет фонда и все его траты прозрачны. Пополняется фонд не одним разудалым богачом, а всем сознательным сообществом. В дела творческие фонд не вмешивается, но и бюджеты тратит рачительно. Муниципалитет помогает – но без денег (откуда у приличного муниципалитета деньги?) – пустующими помещениями, инфоподдержкой. Так и живут. Художники не уезжают, работают в родном городе, перед которым чувствуют ответственность. Сообщество приобретает культурную жизнь, которая не свалилась на голову, как индустриализация или очередной партийный проект.
Да, безусловно, звучит как чересчур приторная сказка, и вообще как-то не по-русски: без удали, без размаха, без летящих щепок и государственных мужей.
Однако это очень важный опыт – когда горожане понимают, что город принадлежит им, а не губернатору или местным олигархам.
Здесь пришло время вспомнить то, что мы отложили в памяти с самого начала. То, что изобразительное наше искусство в лице молодых художников – уже больше не догоняющее, а значит открытое для любого будущего. Если у нас есть такое искусство и такие художники – и творческие люди эти родом из наших провинций (как и многие, активно действующие в столице), – значит наши исторические особенности развития мы сможем пережить и пойти дальше.
В том числе — изобрести новые сценарии жизни наших с вами городов.
Илья Долгов
