Эдуард Бояков о своей работе в Воронеже / Итоговое интервью

Итак, ректор воронежской государственной академии искусств Эдуард Бояков объявил о своем добровольном желании досрочно покинуть свой пост. К его яркой, незаурядной личности можно относиться по разному, в Воронеже так, собственно, и происходит – половина творческого сообщества его ненавидит, другая половина носит на руках. Как бы там ни было, но Бояков внес в размеренную воронежскую жизнь столько драйва, что историю воронежской культуры вполне теперь можно делить на две эпохи: до Боякова — и после.

— Твое заявление об уходе с поста ректора воронежской академии искусств —  как гром среди ясного неба для меня. Скажи, есть какая-то одна причина или их здесь целая совокупность? У тебя же была куча планов, ты совсем недавно рассказывал о нескольких крупных проектах, у тебя глаза светились. И вдруг вот такая печальная неожиданность. Чем же она все-таки продиктована?

— Никакого грома среди ясного неба нет, я к этому решению пришел постепенно. В марте  я встречался с Мединским, и тогда первый раз вслух в разговоре с ним  дал критичную оценку своему ректорству, сформулировал  то, что  не получается. В середине апреля на рабочей встрече с губернатором Гордеевым и министром Мединским я сделал доклад с названием «Какой художественный вуз нужен стране?», а потом сказал, что подаю в отставку.  Некоторых функционеры министерства даже замечание мне сделали : мол, мы организовываем встречу для серьезного разговора о перспективах воронежской академии, а вы начинаете  рассуждать о российском высшем образовании как таковом.  Но на самом деле такой подход для меня  принципиальный и сознательный. Потому что для того, чтобы решать вопрос конкретно о воронежской академии, нужно понимать ситуацию с творческим образованием вообще, чего мы от него хотим, в конце концов. И в этом докладе я перечислил ряд вопросов, которые на уровне Воронежа не решить.

— Ты их можешь озвучить сейчас?

— Очень коротко, просто перечислю  вызовы, которые стоят, по моему мнению, перед государственным художественным образованием.  Тезисы.  Во-первых, нужны не профильные вузы, а университеты. Нужна новая кадровая политика – больше молодых и больше состоятельных профессионалов-практиков. Международная кооперация – сегодня наши вузы невероятно изолированы. И, наконец, учет нового контекста – за последние годы появилось много интересных независимых проектов в образовании, таких как Британская школа дизайна на Артплее или институт Стрелка.

— Хорошо. Получается, что к решению уйти с должности ректора тебя заставила общая ситуация с российским образованием? Может быть, все-таки были какие-то  локальные проблемы на месте, в Воронеже?

— Государственный вуз – это организация, которая очень сильно зависит от федеральной власти. Мои ресурсы не безграничны и не универсальны в каждом из направлений,  что-то я могу, что-то  — нет. Есть общая для всех ситуация. Два года назад, когда приехал сюда, мы жили в другой стране. Ты понимаешь? В той, другой стране, я чувствовал, понимал, что делать такой эксперимент — создавать на базе воронежской академии  прототип художественного вуза будущего – было очень правильно. Я чувствовал определенный смысл и логику в том, чтобы уехать из Москвы и начать работать в Воронеже. Ситуация была несравнимая с нынешней, если говорить про уровень нервозности —  не звучало  темы Украины, Донбасса, Крыма, не было вообще темы идеологии.  Сегодня мы живем в стране, в которой меняются идеологические установки.  Я чувствую, что эти новые условия не позволяют мне что-то делать в академии, но они объективны. Здесь не виноватых нужно искать, а  думать, где правильнее и нужнее мне использовать свою энергию. Сейчас КПД своей работы в Воронеже я оцениваю как низкий.  Критиковать минкульт  не хочу и не буду, я просто понимаю, что работа по реализации «Основ культурной политики», документа, который подписал Путин, только начинается. И   ситуация, и наследство, с которыми работает Мединский,  они очень сложные.  Получается, что сейчас не до реформ в отдельно взятом вузе, реформы нужны капитальные, чтобы что-то сдвинуть с места в стране в целом.  При этом  взрывоопасная ситуация в мире, сложная экономическая конъюнктура, санкции Запада, фактор Крыма – это всё очень противоречиво и тяжело. Мы сейчас существуем в ситуации турбулентного завихрения. Не время заниматься расстановкой мебели, когда меняется сама квартира. А мои предложения  в докладе были связаны как раз с расстановкой мебели —  если такую грубую аналогию провести.   Но я вполне допускаю, что этот доклад мой  через пару лет не потеряет актуальности. Что-то мне подсказывает это.

— В какую сторону сдвигать-то страну с  помощью капитальных реформ? Охарактеризовать этот процесс как  можно?

— Помнишь скандал в прессе с пропавшим черновиком проекта «Основ культурной политики», на котором были чьи-то пометки ? Видимо,  фраза какого-то министерского начальника или идеолога из администрации президента  «Россия – не Европа».  И вся либеральная среда возмутилась.  Это очень противоречивая ситуация, но я считаю, что  России нужна созидательная культурная политика вне европейской либеральной доктрины, самостоятельная политика.

— На чем же должна базироваться эта самая самостоятельность?

— На самобытности России. На уникальности нашей цивилизации, которая является, вспомним «Столкновение цивилизаций» Хантингтона,  одной из главных в мире.  Есть православный мир, в котором Россия играет ключевую роль. Мы самобытная культура и самобытная цивилизация. Когда говорят «традиционные ценности», то справедливо противопоставляют этот термин европейскому либеральному сознанию, однополым бракам и Кончите Вурст, победившей на Евровидении. Да, у  нас есть свои ценности, своя цивилизационная модель. Но термин «традиционные ценности» должен обозначать базис, на котором строится что-то новое.  Потому что культура не может не быть современной. Культура не может смотреть в прошлое. Культуру нельзя сохранять, ее можно только развивать. Культура – это не консервы.

— Как оцениваешь  два года проведенных тобой в академии на эмоциональном уровне?

— Я провел  два глубоких, насыщенных, счастливых года здесь. У меня нет ничего похожего на разочарование — и уж, тем более, на обиду.  Может, через какое-то время я и вернусь в образование, если мне представится  такой шанс. Но сегодня я вдруг почувствовал, что моя функция современного художника —  наверное, нужнее, может она будет более востребована. Поэтому мои планы сегодня связаны  прежде всего с творчеством. Да, я не справился с бюрократической системой. Понимаешь, у меня огромнее количество сил уходило на решение вопросов, связанных с возможностью открыть новые специальности, обеспечить функционирование Мариинской гимназии, запустить процесс, связанный с реконструкцией, проектной документацией….

— Но начиналось-то в Мариинской гимназии не с того?

— Начиналось все,  когда 11 месяцев назад мы вывезли из бывшего Дома офицеров несколько грузовиков железных решеток, которые перегораживали в нескольких местах коридоры. Железные решетки перегораживали коридоры, ты понимаешь?! Здесь был склады всякого барахла, какие-то арендные привидения. И все — с отдельными ключиками, замочками.  Мы много-много-много машин мусора отсюда вывезли, разобрали какие-то страшные декорации фанерные объекты, которые 30 лет никто не трогал до нас. Тут лежали какие-то лозунги с советских времен, груды объявлений о дискотеках начала 90-х – в общем, нечеловеческое количество трэша. Мы всё здесь почистили,  даже дышится теперь по-другому…. А теперь получили новые документы на аккредитацию наконец-то. Это процедура, связанная с Минобразованием. И теперь Академия сможем запустить процесс, связанный с новыми специальностями, с открытием новых факультетов, с разработкой новых программ…

— Парадокс. Ты пробивал  новые специальности под ту модель вуза, которую видел сам. А кто все будет делать теперь? Где тот человек, который все  это продолжит?

—  С одной стороны, что там скромничать, все эти начинания связаны с моими лидерскими функциями. Плохо  я что-то делал или хорошо…  Но это так. И может быть, сейчас наступит новая фаза, когда мои коллеги поймут,  творческое сообщество поймет, что дело не во мне, что дело в объективных процессах, в неких действиях, которые нужно совершать общими усилиями. Если мы хотим развивать регион, то должны строить вуз, где будет другая кадровая и профессиональная политика, нежели ранее.  Может быть, настало  сейчас время, когда, скажем, школа «Репное» должна объединиться с Академией в каких-то программах? Или  ВГУ  должнен сделать с Академией совместную программу?   Может сейчас наступает время, когда отдельные инициативы должны  объединяться? Это сложно психологически, понимаю.  Вот приведу пример. Есть в Воронеже такой предприниматель Сергей Кочурин, я надеюсь, он не обидится, что я про него говорю. Это человек, который помогал финансами фестивалю  «Чернозем», при этом он   читает лекции про Кейджа, продвинутый, как принято говорить сегодня. У Сергея  есть  бизнес — газета бесплатных объявлений «Камелот» . Недвижимость, знакомства, шиномонтаж, ремонт квартир и прочее. Я ему говорю:  слушай, вот  у тебя газета популярная, тираж 30 тысяч. А мы  в академии делаем программу лекций, запускаем новые проекты. Давай ты будешь полстраницы в газете своей отдавать под размещение наших объявлений по поводу лекций об истории искусства, о фотографии, о технологии живописи, о  творческих программах. Ты академии очень поможешь, потому что мы соберем группу лояльных сочувствующих горожан вокруг себя, что очень важно. Кочурин говорит – да нет, я не хочу это всё смешивать, бизнес и благотворительность. То есть, ему легче дать деньги на фестиваль, чем хоть как-то интегрировать в свой бизнес нашу деятельность.  Другой пример – ребята из ВЦСИ, современные художники. Мы как-то звали их в наши проекты, выставки, но они отгородились. То есть мы не верим друг  другу. Геннадий  Чернушкин, пожалуй, единственный пример  другого подхода.

— Он мыслит иначе?

— Да. Ему интересно, чтобы мы помогали друг другу. Вот решался вопрос с проектом интерьера у него в промышленно-административном здании в Масловской зоне, он попросил нас помочь организовать конкурс. И мы сделали конкурс архитектурный, в котором в жюри участвовал Шапиро Олег, ни много, ни мало.  Звезда, один из главных сегодня московских архитекторов, он парк Горького преобразовывал, «Электротеатр «Станиславский» строил. В конкурсе участвовали белорусы,  москвичи и много кто еще. Конкурс получился серьезным, и Чернушкин не прогадал. И я эту работу делал с радостью, не получая лично ни копейки за это. Ведь я понимал, насколько серьезную выгоду я получаю от организации  конкурса, потому что это стоительство инфраструктуры, на которой можно со временем и зарабатывать начать. Но, к сожалению, таких как Чернушкин – единицы. А у большинства людей преобладал  скепсис, неверие. Что,  мол, там у него мотивы, зачем ему все это нужно? Я думаю, в Воронеже не все разобрались с этим.  Помнишь, ты много раз мне говорил – время идет, а люди вокруг до сих пор не могут понять, зачем Бояков сюда приехал. Да у  тебя и самого не наступило окончательной определенности в этом вопросе, разве не так? И это несмотря на то, что общение наше с тобой было достаточно плотным.

— Боюсь, что эти скептически настроенные люди будут теперь сладострастно подсчитывать твои ошибки.

— Да. Я очень много ошибок совершил за эти два года. Что-то только сейчас осознаю.
Но мы гораздо больше совершили полезного, нужного.  Главное, что мы ничего не разрушили. Ведь наши профессора в академии, золотой состав педагогический, который работает много лет на всех факультетах, он остался, он в форме, он работает. Наши учебные программы развиваются, мы много приобрели. Например, возможность соотносить   свою педагогическую деятельность с такими мастерами  как Шемякин, Мартынов, Гринденко. Возможность быть в контексте, возможность посещать фестивали, слушать лекции таких специалистов по современной хореографии как Екатерина Васенина, написавшая две книги на эту тему. Да и само здание как изменилось?!  И еще изменится. Мэр Гусев пообещал – и  я надеюсь, что он не возьмет свое обещание назад теперь —  что уже этим летом перед входом в здесь будут разбиты газоны с современной поливной системой. А фасад мы отремонтировали за деньги наших попечителей, тут нет ни копейки бюджетных денег.

— Да, по поводу фасада много негатива было в социальных сетях…..

— Я не обращал внимания на это.  Мне задавали часто вопросы, в которых предполагалось, что я в курсе всех негативных публикаций в Сети или СМИ.  Я их не читал, ты это знаешь. А зачем?  Ведь негатив этот, он…вот как тина на воде, ряска. Но я не обижаюсь на этих людей. Как кстати, не обижаюсь и на чиновников, которые не помогали в работе.  Потому что  и так все понятно, они вообще редко помогают кому-либо. Среди чиновников очень мало людей, которые заинтересованы в творческом развитии городской среды.

— Надеюсь, сказанное не относится к воронежскому губернатору?

—  Нет, конечно. Уже сам факт , что мне довелось с Алексеем Васильевичем работать, никогда не позволит мне сказать, что я провел в Воронеже два плохих года. Но при этом откровенно должен сказать, что людей с таким мышлением, с такой энергией, с таким высоким уровнем профессионализма на других уровнях воронежской власти очень мало.  И я сталкивался совершенно с другой энергией. Даже не противоположной, а другой. Вот знаешь, допустим утром у меня назначена аудиенция у губернатора, я собираюсь дома, веду себя очень суетливо, тороплю жену.  Вечером  приезжаю, мы садимся ужинать, она спрашивает: как прошел сегодня день? Как встреча с губернатором? А встреча была утром. И я вдруг  говорю – ты знаешь, встречи с губернатором всегда проходят хорошо, но потом… Потом происходят встречи на уровнях ниже и начинается мрак. Который становится тем плотнее, чем ниже по кабинетным уровням спускаешься. Кто в этом виноват? Регламентирующие документы, федеральные законы, коллективное бессознательное? Я не знаю. Но уже привык к такому бюрократическому произволу относиться как к погоде, как к данности. Понимаешь,  Академия, это такая история, которую просто так не построишь. Это даже не Платоновский фестиваль. Вот фестиваль можно построить самому, что Бычков и сделал. А вуз нельзя. Это очень серьезно. Особенно сейчас, когда есть это здание. Это как сердце города — здесь формируется, варится, создается, варится его будущее.  И эта наша функция — «будущее Воронежа» — несравнима с другими вузами, хоть их бюджеты и  исчисляются миллиардами рублей.  Потому что именно художественный вуз работает с символическим капиталом,  с коллективным бессознательным. Именно художники работают с такими категориями, как вера, эмоции, радость. А нашу с тобой жизнь определяют именно это, а не количество рублей в кошельке. Как ни крути, но мы за последние 20 лет стали жить лучше, стабильнее. И сейчас приходит время, когда нужно отвечать на другой вопрос  — какая душа должна быть у этого города, какой миф должен быть у Воронежа.

— Скажи, вот сейчас не жалеешь, что ты когда-то придя сюда совершил символический акт, снеся с фронтона академии скульптуру Музы? Не думаешь ли ты, что это тоже была ошибка, ведь ты изначально настроил против себя большое количество людей.

— Нисколько не жалею. Да. Я много выслушал в связи с этим, что, мол, не надо трогать наши традиции. Но если заходит разговор о традиционных ценностях,  об уникальности русской культуры, о православии,  то, пожалуйста,  дорогие выступающие, не путайте все перечисленное с совком, не путайте.  Вы сперва разберитесь в том, что такое православная культура, сначала изучите ее, узнайте, что такое православная аскетика, русская икона, сперва посмотрите на работы Феофана Грека, Андрея Рублева и Дионисия. Как только вы увидите символический код этого языка, этого космоса, вы поймете и русский авангард начала 20-го века. Вы поймете, суть художественных высказываний Гончаровой, Ларионова, Малевича и так далее.  Вы поймете, как это все связано. И вам станет ясно, что вот эта пошлая позднебрежневская эстетика, которая сейчас доминирует как язык в Воронеже во всем — начиная от архитектуры и заканчивая вывесками — не имеет ничего общего с традиционными ценностями. Более того, именно она их и разрушает сильнее любого «Евровидения».

— Сейчас твой образ уже  демонизирован. У определенной части воронежцев  термин появился «бояковщина» – символ, сосредоточение всего зла существующего в Воронеже. Вот всем миром «сковырнем Боякова» и у нас, мол, все будет хорошо. А будет ли все хорошо, как думаешь?

— Я не знаю, что будет. Многое будет зависеть от того творческого  сообщества, которое сформировалось в последние годы. Если оно не будет стремиться к объединению — ничего не будет. Я об этом говорил Большакову, Бычкову, очень многим людям. Пока не получилось  единой силы, которая может иметь право равного разговора и с чиновниками, и с бизнесменами, и с политиками. Не произошло.

— Почему? У тебя сил не хватило? Или это печальная объективность, характеризующая творческие силы нашего города?

— Нельзя на мне все акцентировать. Вообще нельзя акценты делать только на лидерах, потому что потом вокруг них пространство замыкается – как, например, в случае с тем же Бычковым. Ни в коем случае не критикую Михаила Владимировича, тем более я открыто, громко, как только приехал, заявлял, что Платоновский фестиваль – это лучший провинциальный фестиваль в стране.  Камерный театр как творческий организм –один из лучших театров в России. Здание Камерного театра – одно из лучших зданий в стране.  Вот это факты. А теперь следующий факт. Я недавно прихожу к Бычкову и он мне говорит: а фестиваль «Чернозем» будет теперь проводить Камерный театр. Я в шоке. Я ему открыто говорю: Михаил Владимирович, так не может быть, это фестиваль Большакова, это он его придумал, а Бычков мне: ну не  только Большакова…. Вот это меня и тревожит. То, что лидеры есть, а сообщества нет.

Бычков как  состоявшийся художник  имеет право быть закрытым, хоть вообще мизантропом — это частная психофизика художника. Мы его судим не за его личные качества, а по результатам. У конкретного Бычкова есть право быть закрытым, но у творческого сообщества такого права нет. Значит, это должны быть еще и другие люди. У нас есть прекрасный режиссер, который сделает прекрасный фестиваль, но мы еще должны создавать общую творческую поляну по совершенно другим законам. То, что, скажем, Бычков общается напрямую с Гордеевым, это все знают. То, что Бояков общается напрямую с Гордеевым, это тоже известно. Но не могут же все режиссеры напрямую общаться с Гордеевым. Вот здесь и происходят проблемы на уровне личной стратегии. Это же проблемы творчества, это не бизнес. Хотя даже в бизнесе нужны бывают ассоциации.

— Здесь есть бизнес у многих других. Кстати, тут ходит такая история про то, что ты  категорически отказал дать землю Академии под строительство высотного жилого дома весьма влиятельному застройщику. Ты перешел кому-то дорогу и  последующее давление на тебя, всевозможные проверки, можно отчасти объяснить этим обстоятельством?

— Вполне возможно. Я так скажу – это вполне возможно. Я не знаю обстоятельств, конечно. То, что люди из социальной сферы связаны с бизнес-схемами, чиновниками – ну, это везде так,  это реальность России. Я вполне допускаю, что этот эпизод, о котором ты говоришь, сыграл какую-то роль в той пиар компании, которая активно велась в городе против меня.

— Что будет с твоим курсом в академии?

— С курсом Маликова?

Да. Это же ваш совместный курс.

— Это курс Маликова, но я много со студентами работал. Я надеюсь, что  буду продолжать общение с ними.

— У тебя какой-то внутренний  прогноз существует, что будет с Академией, когда ты уйдешь? Пессимистичный, оптимистичный — или на данный момент, это все как пустая руна, полная неизвестность, ничего не определено?

— У меня есть один прогноз – ситуация будет динамичная. Много вопросов начнет решаться с моим уходом, но как именно —  мне не понятно. Поэтому не хочу выглядеть ни пессимистом, ни оптимистом. Тем не менее, повторю, я счастлив, что  ухожу в ситуации уже каких-то — пусть пока еще не очень сильно проявленных — но уже результатов. Я их вижу в наших концертах, лекциях об искусстве, семинарах театральных. Я это чувствую, эти семена посажены – и есть уже всходы. Это главное.  Точно знаю, что я сюда, в Академию, не принес зла, ничего не нарушил здесь из того, что нельзя было нарушать. То, что на другой урожай рассчитывал – да. То, что думал, быстрее все у меня получится – безусловно. То что общая ситуация в стране и политическая и экономическая этому помешала – факт. То, что сам свои силы переоценил –это тоже правда. Я ведь так много фестивалей и театров насоздавал, что отнесся к Академии немножко как к очередному проекту в этом ряду. А оказалось, что вуз – это в принципе другая природа. Это не театр и не фестиваль, это другая история. Честно признаюсь, главная моя ошибка была именно в этом. Но это те ошибки на которых мы учимся. Ведь и моя жизнь продолжается, и Воронежа.

Беседовал Олег Котин