Думаем, что Авдотья Смирнова в особом представлении не нуждается. Сценарист, кинорежиссер, автор многочисленных статей и эссе. Вместе с Татьяной Толстой ведет передачу «Школа злословия». Интереснейшая личность.
– Расскажите, что происходило с программой «Школа злословия» последние годы, чем вы довольны, а что огорчает?
– «Школа злословия» развивалась и менялась. Она начиналась как программа об общественных имиджах. Мы пытались заложить в драматургию конфликт между общественным лицом человека и подлинной человеческой сущностью. При этом мы никогда не лезли в частное и интимное. Понятно, что человек, предъявляемый «шир-нар-массам», не равен себе самому внутреннему. Мы пытались в этот зазор пролезть.
– Как все начиналось?
– Поначалу программа строилась, как очень конфликтная. Постепенно общественно-политическая жизнь в стране начала становится все менее и менее интересной. И мы начали уходить от политики. Сейчас программа находится в наиболее симпатичной для нас с Таней стадии. Ведь мы зовем людей, которые интересны нам, они мало появляются на экране и широкой аудитории неизвестны.
– А что за аудитория у программы?
– Мы выходим в эфир в очень позднее время, но у нас сформировалась своя верная аудитория. У программы на редкость устойчивые рейтинги. Когда выяснилось, что эта аудитория нас смотрит «по-любасу», то мы поняли, что можем позволить себе звать в программу людей с немедийными лицами. На телевидении это очень сложно, потому что телевизионный зритель очень инертен. При этом он все время ноет и говорит: «Почему на всех каналах одни и те же лица?». С другой стороны, как показывают рейтинги, никого нового он видеть и не хочет.
– А ваш зритель другой?
– Наш зритель куда более симпатичный и свободный. Наши рейтинги совершенно перестали зависеть от того, известное «лицо» или нет. Конечно, если у нас будет Ксения Собчак, то рейтинги значительно вырастут. Но если приглашен Воденников, то рейтинг у нас никуда не падает. Мы зовем людей, чтобы телеаудитория их узнала или увидела с новой стороны. И «заценила» так же, как ценим мы.
– Что нового было в прошлом году?
– Мы начали выходить в новой студии, с новыми декорациями, которые нам очень нравятся. И без зрителей в студии, которых мы давно хотели убрать. Они потеряли свой смысл. Потому что изначально зрительская аудитория выполняла терапевтическую функцию. Мы предварительно всегда просили публику быть на стороне гостя, аплодировать каждой его удачной реплике и остроте, чтобы он чувствовал, что не один – и не в кабинете следователя. Когда программа перестала быть агрессивной, необходимость в зрителях отпала.
– Вы строите какой-то свой «сценический» имидж? Оглядываетесь на классические литературные женские образы?
– Нет. Безусловно, есть какие-то наши с Таней образы, которые складываются в мозгу у публики. Причем совершенно независимо от наших желаний и усилий. При этом эти образы не устают нас самих изумлять. Меня поражают люди, видевшие Татьяну Никитичну только в телевизоре, но которые при этом считают ее злой, агрессивной и суровой. Тогда как я знаю ее, как человека доброго и приветливого, веселого и свободного.
– А что сама Толстая думает по этому поводу?
– Как она говорит в таких случаях, «Я не виновата, что у меня такие глаза. Что они так устроены. Я ничего не могу с ними поделать».
– Но роли-то какие-то есть у ведущих?
– Естественно. В ходе программы нам приходится разыгрывать какие-то роли. Потому, что если одна из нас испытывает уже выраженное раздражение к гостю, то вторая пытается как-то это завуалировать или протянуть гостю эфемерную руку помощи. Мы просто пытаемся соблюсти эмоциональный баланс. Мы не ориентируемся ни на какой конкретный образ. Зрители, которые смотрят нашу программу давно, знают, что у нас не существует разделения на доброго и злого «следователей». Потому что мы можем выполнять эти роли по очереди. Правда, сейчас мы перестали вести совсем уж кровавые битвы с гостями и звать людей нам неприятных, которых в телевизоре и так достаточно.
– У руководства канала возникают какие-то пожелания по гостям?
– Нет. Абсолютно никаких пожеланий. Надо сказать, что в последнее время мы живем в гармоничной тишине с нашим начальством. Мы им представляем список людей, которых мы бы хотели позвать. Они этот список подтверждают. Если у них возникают вопросы по той или иной нашей кандидатуре, мы совместно ее обсуждаем и приходим к устраивающему обе стороны решению. Как правило, оно в нашу пользу.
– Иногда вычеркивают кого-нибудь из списка?
– Давно уже никого не вычеркивают. Любой человек, работающий на телевидении, принимает правила игры и ведет себя в рамках элементарного бытового здравомыслия. Мы не будем представлять на канал список гостей, состоящий из Касьянова, Лимонова и Каспарова. Но это продиктовано не только тем, что мы не сомневаемся в том, что канал их не утвердит. Этим мы поставим и себя, и начальство в глупое положение. Мы просто сейчас плохо представляем, как с этими людьми разговаривать. У нас есть к ним ряд совсем неприятных вопросов. Но общественная ситуация сейчас такова, что задавать им нелицеприятные вопросы – просто нехорошо. Это – бить лежачего. А бросаться им на шею и прославлять их как новых святых мы не готовы, поскольку не считаем их таковыми. Вот и получается, что мы их не зовем просто потому, что не хотим.
– Простота концепции программы и легкость ее ведения – кажущиеся?
– Я очень не люблю, когда, к примеру, модели-манекенщицы начинают рассказывать, какая у них тяжелая работа. Меня всегда охватывает раздражение, потому что у шахтеров работа значительно тяжелее. И, безусловно, у шахтеров значительно тяжелее работа, чем у телеведущих. Но при этом у нашей службы есть свои издержки. Мы серьезно готовимся к программе. Мы читаем интервью с этим человеком и его собственные тексты. Потом придумываем темы, которые мы хотим затронуть. Думаем, куда мы хотим вывести гостя в разговоре. У нас есть домашние заготовки. Но при этом мы всегда оставляем возможность импровизации. И очень часто наши гости оказываются значительно интересней того, что мы о них думали.
– Тяжело приходится?
– Конечно, это тяжелая, эмоционально выматывающая работа. Если ты занимаешься не демонстрацией собственных выигрышных ракурсов в телевизоре, если действительно хочешь взять высококлассное интервью, то это предполагает очень большую степень сосредоточенности на другом человеке. Это некое самозабвение в буквальном смысле этого слова и концентрация на чужой психике, манере говорить, слежение за языком тела собеседника, за изгибами его мысли. Это очень изматывает. А поскольку мы пишем программы «пакетом», то гости идут один за другим. Поэтому ты еще устаешь от того, что ты только вник в своего собеседника, только научился его понимать, как вдруг – бац – и к тебе приходит другой. И ты должен переключиться.
– И как себя чувствуете после съемок?
– Когда мы едем на съемку, мы разговариваем, хохочем. А возвращаясь домой, вообще не произносим ни одного слова. Раньше от записи мне нужно было отдыхать сутки. Сейчас – как минимум два часа полной тишины. После этого я могу вновь вступать с миром в коммуникацию.
– Новые друзья из числа «гостей» появились?
– Конечно. Не сказать, конечно, что у нас появилось много новых друзей. Но некоторые из гостей стали нашими приятелями, товарищами.
– Кто?
– Ну, например, Альфред Кох, Николай Карлович Сванизде. Самые разные люди.
– Чем еще занимаетесь – кроме кино, литературы и ТВ?
– Кулинарией. Я очень люблю готовить. Все, кроме десертов. Поскольку сама их не люблю и не ем.
– Что же любите готовить?
– Я абсолютно всеядна. Готовлю блюда китайской, итальянской, французской кузни. Я люблю читать про еду, готовить по кулинарным книгам, пробовать разную рецептуру. Единственное сообщество в ЖЖ, в котором я состою, – это kitchen_nax.
– Дуня, через «Школу злословия» проходит много гостей. Скажите, кто сегодня самые интересные люди России?
– Самыми интересными опять становятся люди, занимающиеся частной гуманитарной практикой. Писатели, поэты, благотворители – все те, кто осваивает внегосударственные практики духовной жизни. Кто, с одной стороны, живет своей частной жизнью, а, с другой – имеет бескорыстные общественные интересы. И при этом занимается деятельностью, которая никак не пересекается с функциями государства, вообще не предполагает участия государства в своей деятельности. Это люди, которые делают что-то для сияния вечной России. Например, мы встречались с Верой Миллионщиковой и ее дочерью – создателями московского хосписа. Чулпан Хаматова, Дина Корзун – они ведь занимаются медицинскими инициативами, помогают тяжело больным детям. Именно такие люди способствует духовному и душевному процветанию нашей Родины.
– Кто же у вас из писателей любимый?
– Я очень люблю Прилепина и Шаргунова. Я бы их поставила на первое место. Сейчас много поэтов хороших. Они все у нас побывали – Мария Степанова, Дмитрий Воденников… Мне безумно нравится и Фаина Гримберг.
– Поговорим о телевидении. Как вы вообще характеризуете сегодняшнее ТВ?
– Ну, про наше телевидение столько всего сказано, но говорится все одно и то же.
– А что вы сами все-таки смотрите?
– Ничего интересного на ТВ я не вижу. Я вообще телевизор перестала смотреть. Ну, как и многие другие. Иногда только смотрю фильмы о животных, как правило, западные, кино про странности планеты Земля, которые каждый день показывают по пятому каналу. Из Интернета скачиваю прекрасные американские сериалы вроде «Доктора Хауса», «Побега из тюрьмы» или «Декстера».
– Есть ли телевизионные предшественники «Школы злословия»?
– Мы абсолютно ни на кого не ориентировались. Хотя нам нравилось, что делал Дима Дибров в «Антропологии». Это было интересно в свое время. С другой стороны, я очень люблю телевизионную программу ВВС, которая называется «HARD Talk». Но нельзя сказать, что мы на них ориентировались.
– А из сегодняшних телеведущих есть лица, которые кажутся вам «живыми»?
– С одной стороны, не хочется обижать коллег по цеху. Да и как я могу сказать, что мне нравится, если я не смотрю телевизор? Действительно не смотрю. Хотя мне очень нравится «Прожекторперисхилтон». Мне симпатично то, что делает Гарик Мартиросян, Ваня Ургант и вся эта компания. Это смешно, весело.
– «Школа злословия» формирует в русском патриархально-репрессивном сознании образ женщины как сильной, умной, красивой в противовес фольклорному образу из поговорки «Баба с возу – кобыле легче». Насколько ваша программа сознательно ориентирована на гендерные проблемы?
– Сегодня любой здравомыслящий человек на гендерную тематику в России смотрит с угрюмством и унынием. Потому нам прежде чем начать говорить о гендере, о функционировании социального пола, не мешало бы выучить «азбуку». Мы в этом смысле катастрофически непросвещенная страна. Мы пребываем в общественном смысле в веке никак не XXI-ом, а в лучшем случае в XIX-ом.
– В начале XIX-го или в конце?
– Я бы сказала в середине XIX века, когда произошел откат по сравнению с началом XIX-го. Так что какой уж тут разговор о гендерных проблемах? Мы такую задачу не ставили. Единственное, что есть женского в нашей программе, – это использование каких-то женских тактик и наблюдений. Например, нас с Таней позабавило, когда мы осознали, что за семь лет существования программы у нас ни разу не было мужчины, на которого не действовала бы лесть. Вопрос лишь в ее качестве. Для кого-то нужна совсем грубая, кого-то надо сластить подольше и посложнее. Лесть действует совершенно на всех. Все теряют бдительность. А у нас были, прямо cкажем, весьма незаурядные мужчины, из лучших.
– А женщины, значит, на комплименты не падки?
– Женщины, как выяснилось, на лесть совершенно не реагируют. Они с удовольствием слушают комплименты, но многие остаются абсолютно во всеоружии. Вот вам такое гендерное наблюдение, которое нас самих веселит.
– Вы, Дуня, написали сценарии целого ряда моих любимых фильмов – в том числе «Мании Жизели» Алексея Учителя…
– Сейчас я уже вроде как переквалифицировалась в режиссеры, сняла свой дебютный фильм «Связь», который вышел два года назад. Прошлой осенью на канале «Россия» был показан 4-х серийный фильм «Отцы и дети». Это моя экранизация Тургенева. Правда, пока я себя режиссером не считаю. Но пытаюсь им стать.
– Какая работа с Алексеем Учителем кажется вам наиболее интересной?
– Я все наши фильмы с Лешей люблю. Но, пожалуй, больше всего – «Прогулку». Может быть, это эгоистичная любовь сценариста. Потому, что со сценарием режиссер ничего не смог сделать, кроме как снять его так, как он написан, то есть в режиме реального времени. Из песни слова не выбросишь!
– Как отдыхаете?
– Хожу в кино. В рестораны – что-нибудь новое попробовать. Общаюсь мало. Наша телевизионная деятельность предполагает такое интенсивное и качественное общение, что в частной жизни ты волей-неволей начинаешь себя в нем ограничивать.
– С кем общаетесь?
– В общем-то с одними и теми же людьми уже много лет. С моими друзьями, которых я обожаю. И терпеть не могу ходить на большие сборища. Например, меня бесполезно звать на премьеру, на вернисаж. На меня плохо действует большое скопление светски знакомого народа. А общаюсь я с Таней Толстой, Александром Тимофеевским, Ириной Меглинской, Геннадием Смирновым. В последнее время подружилась с писателями Прилепиным и Шаргуновым. И еще очень люблю папу.
– А почему вы живете одной ногой в Москве, а другой – в Питере?
– А мне очень нравится так жить. Вообще-то я москвичка. В Питер переехала 19 лет назад. В Москве я зарабатываю на жизнь. А в Питере мой частный дом. Я очень люблю оба города. Полнота жизни для меня ощущается только в совокупности этих городов. Москва для меня очень социальна, экстравертна. Питер – моя интравертная территория. Я в свое время продала маленькую квартирку в Москве, которую мне родители подарили, и купила в Питере за эти же деньги огромные хоромы в центре. Питер меня приводит в чувство. В Москве у всех возникает «головокружение от успехов». Человеку с московским сознанием легче ощущать себя центром мироздания. А Питер это мгновенно вышибает. Сам город очень сильный, и он не дает тебе погрязнуть в высокомерии и гордыни. Кому-то это не нужно, а мне при моем характере – чрезвычайно полезно.
Алексей Плуцер-Сарно, Москва
Фото Игоря Мухина
