«На лице написано» – не зря, наверное, так говорят. На лицах многих известных личностей, действительно, могло быть отражено то, что спустя столетия стало поводом для интерпретаций. Юрий Гагарин впервые что-то понял о прижизненных страданиях Сергея Королева, лишь когда взглянул на посмертную маску главного ракетного конструктора. Эмоции, запечатленные на лице покойного учителя, больше сказали Гагарину, чем та «маска», которую Королев носил при жизни. В «Солярисе» Тарковского в одном из эпизодов камера ненадолго выхватывает маски Пушкина и Бетховена. Тарковский – мастер деталей. Слепки лиц этих людей – символы человечества во враждебной вселенной. А знаменитый скульптор Сергей Меркуров, снявший за свою жизнь более 300 посмертных масок, однажды чуть ли не дежурил в Коктебеле, узнав, что там умирает Максимилиан Волошин. Ждал, чтоб не упустить важный момент.
О феномене посмертных масок мы беседуем с известным воронежским коллекционером Андреем Киланянцем. Андрей Александрович – обладатель большого количества образцов старинного стекла, но при этом сам он в значительной степени склоняется к изучению истории, нежели к традиционному собирательству. Монеты, значки, марки и прочие давно описанные темы его мало интересуют.
Новое увлечение Киланянца – посмертные и прижизненные маски знаменитых людей. Большинство читателей, разумеется, не раз слышали об этих самых масках, а некоторые даже и видели их, но при этом наверняка о самом явлении сказать вряд ли что-то смогут. Страх смерти не одно тысячелетие будоражит воображение, а потому все, со смертью связанное, человечество априори возводит в мистический культ. Возникающие в сознании загадочные образы и флер таинственности интересны куда сильнее, нежели научный аспект. Так уж повелось.
Само слово «маска» применительно к нашей теме звучит довольно противоречиво. Существует теория, что посмертная маска, если успеть снять ее умело и вовремя, обнажает человеческую сущность, передает некое духовное послание потомкам. Перед самой смертью и спустя короткие мгновения после нее человеческое лицо обретает те подлинные черты и эмоциональное наполнение, которые, может быть, старательно прятались всю жизнь от окружающих. Не секрет ведь, что мы все непроизвольно носим маски, соответствующие правилам этикета, служебному положению, да даже собственному представлению о значимости своей персоны. Посмертная маска же – ценнейшее подспорье для ученых-физиогномистов.
Начав изучать тему посмертных масок, собирая разрозненные исторические сведения и даже обрывки информации на уровне слухов, Андрей Киланянц пришел к неутешительному выводу: помимо обобщенных рассуждений и мистических фантазий, о посмертных масках фактически никто и ничего не знает, у нас в городе – уж точно. Воронежские историки и работники музеев, например, почти не владеют информацией – есть ли у нас посмертные или прижизненные маски известных воронежцев и создавались ли они вообще.
Киланянца всерьез озаботило то, что такая важнейшая культурологическая категория, как посмертные маски, оказалась выброшенной на периферию исторической науки. Серьезное накопление информации, анализ, изучение, поиски новых направлений – все это сведено к сравнительно бессистемному и порой бессмысленному собирательству. Дабы избежать голословности, сообщу, что в хранилищах Третьяковской галереи, например, содержится порядка сотни посмертных масок известных людей, но только две из них – Льва Толстого и Павла Третьякова – упоминались в каталоге 1953-го года прошлого века. А в Воронеже? У нас есть размытый «отпечаток» руки Петра I, копия его посмертной маски, копия погребальной маски Агамемнона (который, понятно, к Воронежу не имеет никакого отношения), две копии есенинской маски, а также маска Семенова-Амурского (художник-авангардист, к Воронежу причастен лишь своими картинами в музее им. Крамского; маска его никогда не выставлялась и не описывалась, оставаясь в фондах). Есть еще слепок руки художника Сергея Романовича, добытый Владимиром Добромировым, директором областного музея имени Крамского. Кстати, история с Романовичем весьма наглядно иллюстрирует состояние дел – вот знаменитый человек жил и преподавал в Воронеже в течение девяти лет, а где ж его посмертная маска и есть ли она вообще? В ответ – удивленное пожимание плечами. Но достаточно одного телефонного звонка в Москву дочери Романовича, Наталье Сергеевне (которая, к слову, безвозмездно делится с Воронежем несчетным числом раритетов и шедевров), и мы уже знаем, что маска ее покойного батюшки есть. При этом данный случай является иллюстрацией скорее положительной – иные музеи могут и Рембрандта найти в сыром подвале, а Владимира Добромирова, позвонившего дочери Романовича, нужно поблагодарить за мгновенную реакцию на подсказку. Теперь мы вполне можем рассчитывать, что маска Сергея Романовича в скором времени станет первым подлинным слепком лица знаменитого воронежца, появившемся в наших музеях.
А ведь в свое время френологи и физиогномисты буквально гонялись за слепками с лиц и черепов живущих и умерших знаменитостей, чтоб, скажем, найти причины прижизненной гениальности того или иного творца. Или понять чудовищную сущность самодержавного тирана или какого-нибудь серийного убийцы. Внешность исторической личности позволяет делать выводы не только о психологическом портрете (что подчас создает солидный простор для толкований), но и об этнической принадлежности, состоянии здоровья и многих других нюансах.
Сегодня мы можем представить себе, как выглядел Пушкин. Помимо разнообразных портретных вариаций, есть и автопортреты на полях написанных им опусов. Но хорошо, что есть посмертная маска, ставшая отправной точкой художественных работ, последовавших после смерти поэта. А вот как на самом деле выглядел Лермонтов, мы не знаем: на одних его изображениях мы видим одухотворенного юношу, на других – сурового мужа с совершенно иными чертами лица. Неоднозначные обстоятельства гибели Михаила Юрьевича не позволили сделать посмертную маску, прижизненной тоже не сыскалось.
Расследуя тайну гибели Есенина, и сторонники версии о самоубийстве, и приверженцы теории насильственного умерщвления поэта, не сговариваясь эксплуатируют тему посмертных масок, обилие нестыковок в исторических и псевдоисторических данных позволяет строить прямо противоположные, но при этом вполне жизнеспособные гипотезы о причине смерти Есенина. При этом вольные толкователи «по лицам» склонны считать, что маски Есенина и, к примеру, Маяковского, не могли быть сняты с самоубийц. При этом утверждается, что посмертных масок Есенина якобы было сделано две, а их авторство приписывается сразу девяти мастерам. Собирая и анализируя сведения о форматорах (так зовутся люди, непосредственно снимающие посмертные маски, а скульпторы, как правило, только руководят работами), Андрей Киланянц пришел к выводу, что сами эти мастера были фигурами загадочными и неоднозначными.
Чем больше Киланянц узнавал, тем сильнее ширилась область соприкосновения с неизвестным. К тому же, становилось понятно, как слепая вера простых смертных в непогрешимость тех или иных псевдонаучных публикаций играет на руку многочисленным спекулянтам от истории.
Рассказывая об этой теме, нельзя не упомянуть, что следы фальсификаций и ошибок зачастую заметны и в самих масках – например, маски Маяковского и Толстого снимались не по одному разу из-за оплошностей формовщиков, что приводило к искажению гипсового облика. А иногда следы истории искажались намеренно. Ленин, Сталин, Дзержинский – об этих личностях многое можно было бы узнать благодаря посмертным маскам, но в процессе их создания мастера были вынуждены «редактировать» лица этих видных деятелей, сглаживая некрасивые детали и приукрашивая, замазывая и ретушируя.
Андрей Киланянц, несмотря на свой статус коллекционера, сами посмертные маски не собирает. Он создает виртуальное собрание, которое зиждется не столько на материальных ценностях, сколько на информации. Сопоставляя свидетельства очевидцев, случайные сведения о местонахождении той или иной посмертной маски, он работает над интереснейшим проектом, который надеется в ближайшем будущем реализовать.
Суть проекта – поиск и сбор посмертных и прижизненных масок (или их первых копий), снятых с известных людей, имеющих непосредственное отношение к Воронежу. Андрей Александрович выделяет три основные группы – те, кто жил и работал в Воронеже длительное время; кто бывал в Воронеже и упоминается в энциклопедиях и кто увековечен в названиях улиц или организаций. Всего – 146 имен. Никто прежде не пробовал создать что-либо подобное, музейщики не подозревают о существовании масок Крамского, Ге, Маршака, Плеханова, Макшеева, Щербины, Горького, Чкалова и многих других, кого можно смело называть воронежцами. Та же история со знаменитыми гостями нашего города – Ахматовой, Маяковским, Троцким, Толстым, членами императорских семейств… А ведь, например, известный русский философ Николай Федоров прожил в Воронеже два года и собирался остаться здесь навсегда. Он не разрешал себя фотографировать или рисовать, два его портрета были сделаны украдкой Пастернаком и Коровиным. Но есть посмертная маска! А воронежские историки о ней, оказывается, даже не слышали.
Киланянц собрал информацию о местонахождении подлинников и копий таких масок, об истории создания каждой из них, его виртуальная коллекция уже довольно значительна. Если заняться этой темой комплексно, то, помимо очевидных научных ресурсов, которыми маски являются, появится шанс заполнить лакуны в истории. Проблема в том, что до сих пор никто всерьез не работает в этом направлении; и не только в Воронеже, но и на всем постсоветском пространстве. Был, правда, московский проект «Маски-шок», где собрали в одном ряду Сталина, Ленина, Троцкого и еще почему-то Есенина с Маяковским – но эта история чисто коммерческая.
Впрочем, нет, исключения есть: Дмитрий Шленский и Павел Глоба (да-да, тот самый астролог) – коллекционеры посмертных масок мирового уровня. Шленский регулярно проводит выставки в Украине, а Глоба занимается еще и толкованием характеров по чертам лица. На двоих у этих гсопод несколько сотен экземпляров, в том числе и редчайших, но делиться секретами со всеми и каждым, понятное дело, ни тот, ни другой не спешат. Куда уж там Воронежу, когда мы не знаем даже толком, как выглядели Кольцов и Никитин.
Андрей Киланянц считает, что для реализации его плана нужно активное участие спонсоров, меценатов, сподвижников – это позволит совместными усилиями представить нынешним воронежцам их известных предшественников. Наш собеседник замыслил свой проект не только в сугубо научной плоскости, но и в историко-познавательной – так, скажем, несколько масок, расположенных рядом, могут формировать свою историческую драматургию. Все на одной черте, в равных условиях. Что-то в этом есть театральное: перед судом вечности предстают, например, Есенин – погибший поэт – и его окружение, друзья и враги.
Проект этот, как нам кажется, уникален. Интригующие детективные истории – это вовсе не мистика, а шаг на пути к истине, это знание и понимание истории и культуры. Практика Киланянца показывает, что история посмертных масок – малоизученная и полная скрытых смыслов – способна заполнить пробелы в общемировой истории, пусть даже в контексте Воронежа, с которого он хочет начать. Вопрос лишь в том, как дать проекту зеленый свет – в одиночку и без должного финансирования тут ничего не сделаешь. Андрей Александрович своего рода бизнес-план уже составил – он знает, что надо делать, чтоб собрать для Воронежа коллекцию масок известных людей, с нашим городом так или иначе связанных. Он знает, где искать и с кем договариваться. Теперь все упирается в организацию и ресурсы.
Повторюсь, речь отнюдь не о том, чтобы во имя сиюминутной славы создать зрелищную, но малоценную с научной точки зрения категорию искусства или истории. Ведь (по большому счету) именно в таком ключе сейчас оформляются редкие помянутые выставки и перфомансы на тему посмертных масок. Из разряда документов (а само это слово скучно звучит, не говоря уже об ассоциативном ряде!) маски волею организаторов этих мероприятий дрейфуют в загадочную и мистическую сферу сакральных материй. И рациональный интерес публики (который был бы уместнее) подменяется исключительно интуитивным восприятием. Впрочем, история с мадам Тюссо в этом отношении достаточно показательна.
Киланянц, как нам думается, вряд ли жаждет проповедовать френологию или ставить во главу угла сомнительные трактовки поступков исторических личностей. Проще говоря, его проект не направлен на переосмысление или извращение истории. Скорее, тут попытка показать, как экспертному сообществу, так и обычным людям, – что посмертные маски – это не просто безжизненные куски гипса. Они – немаловажный сегмент истории, совокупность документальных свидетельств, которая по значению не уступает ценности портретов, бюстов и дневников значимых фигур самых разных эпох.
Александр Вихров
