ВАСЮТА. Да откуда ты такой красивый? Уж не ангел ли ты небесный, прости меня господи.
БАЗИЛЬСКИЙ. Увы, с ангелом у него никакого сходства. (Хомутову.) Вы шарлатан. Или разновидность шарлатана.
ХОМУТОВ. Ну, спасибо. Буду теперь знать, как соваться со своим участием.
СТУПАК. Бросьте. Никто вам здесь не верит.
Александр Вампилов «Провинциальные анекдоты».
Появление столичного топового продюсера и знакового режиссера Эдуарда Боякова в Воронеже лучше всего можно охарактеризовать перефразированной знаменитой вольтеровской фразой. То есть, если бы его, Эдуарда, даже не существовало, то непременно следовало бы выдумать. Поскольку, пожалуй, еще ни одна личность, появлявшаяся в Воронеже за последние годы, не вызывала такого эмоционального взрыва. Творческая воронежская среда мгновенно разделилась на два лагеря – ненавистников Боякова, практически открыто предлагающих выпороть его на площади нагайками, и восторженных поклонников, видящих в его личности все необходимые качества для культурного мессианства в нашем регионе. Бояков пока только добродушно осматривается, но, тем не менее, уже успел стать информационным поводом номер один для досужих разговоров и яростных сплетен.
Как тут не вспомнить Гоголя: «Как вихорь взметнулся дотоле, казалось, дремавший город! Вылезли из нор все тюрюки и байбаки, которые позалеживались в халатах по нескольку лет дома, сваливая вину то на сапожника, сшившего узкие сапоги, то на портного, то на пьяницу кучера… словом, оказалось, что город и люден, и велик, и населен как следует. На улицах показались крытые дрожки, неведомые линейки, дребезжалки, колесосвистки – и заварилась каша». Но если ознакомиться с темой Боякова в местной прессе, а пуще почитать анонимные комментарии к статьям в интернет-изданиях, то становится понятно: круто замешанная каша присутствует и в головах. Впрочем, любой винегрет состоит из весьма простых ингредиентов, поэтому определить, что движет людьми, призывающими лечь костьми, но не допустить Боякова в регион, труда не составляет.
Смотрите, какая забавная штука получается. Не секрет, что среднестатистический провинциальный интеллигент не любит людей успешных, ибо этой самой своей успешностью, они чересчур наглядно напоминают ему о той самой собственной среднестатистичности. Эта наглядность еще терпима на приличном расстоянии, например, когда та или иная знаменитость машет рукой с телевизионного экрана, находясь в Останкино, но когда она вдруг появляется на соседней улице, или, не дай бог, в родном обветшалом дворике, то немедленное обострение идиосинкразии по отношению к гостю у местных обитателей становится медицинским фактом. Поэтому-то часть воронежской интеллигенции свято почитает, например, всероссийскую «Золотую Маску» (придуманную и сделанную Бояковым), с восторженным придыханием отзывается о всероссийском же Пасхальном фестивале (придуманным и сделанным Бояковым), но когда Бояков появляется в Воронеже в статусе и. о. ректора местной академии искусств, то мгновенно начинает считать его огнедышащим чудовищем, которое беспременно превратит нашу славную альма-матер в дымящееся пепелище. Парадокс? Нет, с точки зрения психолога, как раз все логично.
Вот, Эдуарда Боякова чрезвычайно волнует тема возвращения в родной город из столицы. Но возвращения не выплюнутым Москвой неудачником, а успешным человеком, добившимся многого, считающим, что его опыт, профессионализм, воспитание и накопленные знания принадлежат родному городу. Для того, чтобы последний становился краше, чтобы здесь появлялись свои звезды, которым, может быть, уже и не нужно будет искать лучшей доли в чужом и равнодушном мегаполисе. Об этом Бояков с подкупающей откровенностью поведал местным журналистам. Но вот как раз этот высокий человеческий посыл и оказался для общественности необыкновенно подозрительным. Ибо понятно, что критерием успешности для среднестатистического провинциала издавна считается как раз смена прописки с воронежской на столичную плюс престижная работа в солидной компании и, соответственно, высокий материальный доход. Возвращение домой предполагается лишь в том случае, если высокомерные Москва или Питер пренебрежительно отвергнут охотника до глянцевой журнальной жизни. А тут – на тебе! Все оказывается наоборот. Студент воронежского журфака, уехавший когда-то в столицу и сделавший там головокружительную карьеру, познавший все: славу, почет, большие деньги – вдруг возвращается назад. Зачем, почему? Непонятно. Что-то лепечет про душевные порывы? Бред, вранье. Скорее всего, поперли его из Москвы высокие покровители за какие-то грехи. Соглашается жить на не самую большую зарплату ректора (если выберут)? Не может быть – значит, собирается пилить наш воронежский бюджет. Предлагает расширить академию, открыть несколько новых факультетов, где готовили бы специалистов востребованных ныне современных творческих профессий?
Ага, значит, хочет разогнать все старые кадры. Попросил губернатора отдать под расширение академии искусств пустующий Дом офицеров на проспекте Революции? Чтобы молодежь почувствовала себя креативным классом, а академия стала эпицентром новых творческих идей и свершений? Врет, врет, врет, наверняка здание в центре города хочет хапнуть, под этот…как его? А, да – кластер для жуликов и наркоманов, которые себя современным искусством мнят. Не допу-у-у-устии-и-им! Поразительно, но в Воронеже с точностью до запятой сейчас начинает разыгрываться сюжет пьесы Александра Вампилова «Провинциальные анекдоты», написанной им еще в 70-е годы прошлого века. Помните? Два командировочных алкаша просыпаются утром в гостиничном номере в диком похмелье и с пустыми карманами после вчерашней попойки. Надо бы добыть денег на бутылку, но разве кто-нибудь займет? Чтобы лишний раз продемонстрировать, что все окружающие черствы, жадны и думают лишь о себе, один из доходяг орет из окна прохожим: Лю-юди-и, займите сто рублей! И вдруг стук в дверь, заходит гражданин, протягивает деньги, ту самую озвученную сумму. Берите, говорит, вы же просили. Хочу вам просто помочь. И тут у командированных алкашей едет крыша. Не верят они в то, что такое может быть. Скручивают доброхоту руки, созывают всех гостиничных постояльцев, и сообща начинают судилище над ним. Ни один человек не верит в искренность поступка незнакомца, поэтому решают отвезти его в сумасшедший дом.
Для чего я вспомнил эту пьесу? Вероятно, чтобы было понятней – сейчас, на данный момент, дело вовсе не в Эдуарде Боякове. Пока он еще ничего не успел сделать, поэтому рано делать прогнозы – как позитивные, так и неутешительные. Дело в мышлении той части творческого сословия и СМИ, что пытаются нагнетать истерию, подобно вапиловским гостиничным обитателям. Но Вампилов затевал когда-то свое произведение не для того, чтобы высокомерно злорадствовать по поводу глухого цинизма гостиничного большинства, а ради одного персонажа пьесы – девушки, которая выслушав доброхота, взволнованно заявила: «Знаете, а я вам верю!».
Эдуард Бояков перевез в Воронеж из Москвы свою семью – жену и маленького сына. Он собирается здесь жить и работать. Он это делает без оглядки, не подстилает соломку на всякий случай, и не страхуется от очевидных трудностей. Уже одного этого достаточно, чтобы серьезно и доброжелательно отнестись к его поставленным целям.
И еще. Серьезных культурных перемен в нашей области не избежать, это уже очевидно. Все сложилось для этого, все компоненты для мощного творческого залпа, ружье на сцене готово выстрелить. Мне думается, хорошо, что именно Эдуард Бояков с его опытом, талантом и вкусом может стать тем человеком, который нажмет на курок. И не следует мешать, подталкивать под руку, не давая прицелиться, как следует. Потому как, ей-богу, никому не будет пользы, если он промахнется.
Олег Котин
