Хлеба, вина и искусства!

Мы судим людей не по словам, а по делам их. А художников – особенно, поскольку визуальное искусство – это всегда внутренний диалог зрителя с произведением. Но в этот раз мы решили позволить красноречиво изъясниться не только работам воронежского художника Владимира Куранды, но и дать слово ему самому.

 

Автопортрет

Я не успел сдать документы в Рязанское художественное училище, махнул рукой на мечту стать художником – и пошел в Воронежский технологический институт после 10 класса. На 2 курсе почувствовал – «не хочу». Вуз я не оставил, но вместо лекций начал посещать этюды, а после выпуска отправился в художественное училище.
Потом были моменты, когда что-то не получалось, и я думал бросить все. Но возвращался к рисунку.
Общественный образ жизни я не люблю. С художниками встречаюсь урывками, в чем масса плюсов: меня никто не трогает, я не спорю и не борюсь за место под солнцем. Я делаю выставку – и исчезаю, потому что нужды в пиаре у меня нет.

Мне не интересно быть облклассиком, которых и так слишком много, делать выставки старых работ, годами возить одни и те же произведения по городам и весям. В моем арсенале более 30 всесоюзных, международных и всяких других выставок, но меня больше волнует, что вскоре я сделаю новую серию работ – как модельер, который готовит коллекцию одежды не один год, чтобы потом «ухнуть».

Что касается таланта, то мне, как художнику, не надо задумываться о том, талантлив я или нет. Я люблю простые вещи: рисовать, размышлять, слушать музыку. Человек Возрождения – неплохая идея, я иногда жалею, что у меня нет музыкального образования – я бы еще и записывал нотами ту музыку, которая звучит в моей голове. Узкая специализация ограничивает человека. Думаю, именно поэтому Микеланджело с возрастом понял, что нельзя быть узколобым – и когда не стало сил держать молоток, в последние годы жизни он прославился как поэт высочайшего уровня. Хотя в свое время ругал Леонардо за то, что живопись не единственная его любовь.

 

Бытовая живопись

Мне не нужны особые условия для работы – ванны с лепестками роз или шампанским. Если есть идея, ее можно воплотить в любом, самом крохотном, помещении. Когда мы с другом начинали работать, у нас был кабинетик полтора на два метра. И в нем мы сделали работы для нескольких выставок и конкурсов. Потому что ни площадь, ни проваленные полы не имеют никакого отношения к творчеству. В искусстве требуется тот минимум, в котором можно творить. К тому же когда ходишь по огромной пустой мастерской, ничего и делать не хочется.

Летом я живу на даче, где превосходная обстановка для работы: я просыпаюсь – и никого не вижу, ничего не слышу. Хотя одно условие мне все-таки необходимо. Если я не слушаю музыку, когда рисую, то испытываю дискомфорт. Я люблю арт-прогрессив, джаз, блюз. Но вообще я человек всеядный, главное – чтобы музыка была хорошая.

Рисую в основном тушью и карандашом. Тушь – это свободный рисунок, а главное – очень точный, его невозможно исправить, присутствует момент строгости к самому себе. Когда идет исполнение, расслабления нет. Если в работе на компьютере можно устранить ошибку виртуально всего за одну секунду, то здесь это не получится. Исправить ошибку в рисунке тушью можно лишь одним путем: взять промах за основу и фантазировать вокруг него. Поэтому перо в руках нужно держать только трезвым и собранным. Испортил рисунок – он отправится в урну. И хорошо, если он только начат – а если готов на 90 процентов?..
Техника рисования тушью недорога по материалу. Необходима лишь хорошая бумага, тушь и перо. Не нужно делать «травилку», как в работе с офортом, не нужна система вытяжки, большое помещение. Офорт делать сложнее – его никто не оплатит, да и труда с ним много. А когда 700 рублей предлагают за иллюстрацию… Это не окупает и десятой части стоимости офорта.

Перо – живая, теплая вещь, и рисунок зависит от нажима и даже состояния души. Мне всегда нравились рисунки пером и офорты знаменитого Гюстава Доре, который иллюстрировал «Дон Кихота» Сервантеса. Пожалуй, именно его я могу назвать своим учителем. Когда-то в юности я смотрел на работы воронежского художника Николая Василенко и думал, что никогда не смогу так нарисовать. Но начал делать сам – и убедился, что не боги горшки обжигают. А вот Доре остается моим кумиром и поныне. Он не заканчивал училищ, не был народным художником или членом союза, но рисунки делал виртуозно.

 

Исторический жанр

Когда-то существовала газета «Воронежский крокодил», где я работал главным художником. Я делал до 20 рисованных иллюстраций еженедельно, а через пару месяцев после моего ухода издание развалилось, потому что из экономии они использовали рисунки, надерганные из разных мест.

Иллюстрациями к книгам я занимался с 1983 года, сотрудничал с Черноземным издательством, но работал урывками, периодами. И я могу сказать, что даже в конце советской власти сделанную вручную иллюстрацию ждали с нетерпением, а сейчас ссылаются на то, что нет денег и просят сделать хоть как-нибудь. Поэтому и делают в основном коллажи или компьютерные рисунки.

Я очень люблю иллюстрации, часто листаю их в Интернете. И когда вижу там изречения вроде: «Я хочу иллюстрации, но чтобы это был не «совок», а среднеевропейский уровень», – то возникает вопрос: а что такое среднеевропейский уровень? Еще 20-30 лет назад наши средней руки художники ездили за границу преподавать рисунок, потому что в Европе это было утрачено. Я вспоминаю «совок» 50-60-х годов, когда делались классные, крепкие иллюстрации. Когда работали такие столпы, как Евгений Кибрик и Иван Семенов.

Сейчас «ручных» книжных иллюстраций почти нет – они невыгодны, поскольку над ними нужно трудиться, а платят за них платят копейки. К тому же себестоимость книг высока, и их вообще мало кто покупает. Говорят, что число читающих людей в России упало, однако титул СССР как самой читающей страны в мире не совсем заслужен. Книгофилов было немного во все времена – всего несолько процентов.

На иллюстраторе ныне экономят, потому что проще поставить на страницы компьютерных девочек в стиле фэнтези. Но они не понимают одного: художник может стать настоящим лицом издания, его визитной карточкой – будь то книжное издательство или газета.

Есть такая вещь, как уровень культуры. Если он высок, художников больше, а конкуренция выше. Вспомнить хотя бы золотой XIX век русской культуры и то, что русские эмигранты фактически создали европейское искусство. Сейчас Россия стремительно падает. США это уже пережили, а мы пока не дошли до тупика – еще нужно уничтожить образование, культуру. И даже Юрий Грымов, которого сложно назвать «совком», назвал современную культуру деструктивной – она превратилась в антикультуру.

 

Ню

Люблю ли я трудиться? Нет, не люблю. По-моему, у трудоголиков, кроме труда, просто нет ничего интересного в жизни. А я люблю и на диване полежать, и музыку послушать, и книгу почитать. Это трудом не считается, но для того чтобы прийти к какой-то идее, я должен поваляться – пока идея созревает. Ненавижу выражение «Ни дня без строчки» – якобы художник обязан сделать хоть пятнышко в день. У большинства таких авторов произведения получаются вялыми. У меня другое мышление. Если бы я был писателем – я писал бы одним махом: выплеснул массу, а потом уж редактировал. Иначе получается бесконечная скучная сага.
У кого-то вдохновение, муза приходят в процессе работы, когда он берет кисть – и начинает «мазать». Он творит спонтанно – а потом к произведению подгоняет философию. Я же делаю работы медленно. Могу полгода ходить вокруг да около: выстраиваю композицию в голове, делаю наброски, подвожу к листовому варианту – и делаю. Вот и вся муза.

В искусстве я не стремлюсь быть учителем – я просто делаю то, что хочу. Но внутренний тормоз обязан быть. Я не должен рисовать насилие, порнографию. А зачастую на подобной «желтизне» вроде целующихся ментов в наше время и строится искусство. Жареное социальное искусство. И сейчас за это даже ругать не будут – власть решает другие вопросы. Если бы были отклики со стороны власти – другое дело. Но их нет.

Постепенно я ухожу от социализированных серий – бесполезно стучать в окно, если знаешь, что не достучишься. Социальное искусство было всегда, оно выражало чей-либо протест. Но есть другое искусство – вечное. Оно говорит о любви, детстве, материнстве, старости – о жизни в ее нематериальных проявлениях, а не о вечном труде и нерушимой связи с обществом. Поэтому мне все ближе детская тема. Может быть, это в силу возраста, но мне так нравится. А сейчас я начинаю делать серию «Студенчество».

Не люблю разговоров о том, являюсь ли я патриотом своей Родины. Я слишком часто слышу слово патриотизм. Меня иногда обвиняют в том, что я «услал» своего ребенка за рубеж. А что в этом такого? Герцен делал революцию из Лондона, Горький жил на Капри, Чехов был частым гостем в Италии.

И вообще: что такое родина? Если это государство, то я не был патриотом при советской власти и не являюсь им сейчас. Потому что государства функция, даже самого либерального, – держать в узде и подавлять. Родина – это страна? На мой взгляд, если нам приятно общаться – мы одна страна. Если нет – мы разные страны. Поэтому моя родина – дом и друзья.

Сейчас мне предлагают отправить работы в США и в Англию. Я был очень удивлен, когда увидел в анкете вопросы о моей ориентации, о том, целы ли мои руки и ноги… Потрясающая примета нынешнего времени! Я должен показать себя ущемленным в этом глобальном обществе – лишь тогда мною будут интересоваться. Ищут серых и убогих, а не хороших художников. «Самый великий художник современности» Никас Сафронов по поводу акции на Литейном мосту сказал: «Сейчас не важно, умеешь ли ты рисовать – важно уметь подать себя». К сожалению, в чем-то он прав.

 

Батальный жанр

В юности я говорил, что Шишкин – это говно, а Пикассо – прекрасно; сейчас я говорю, что Пикассо, может, и хорошо, но Шишкин – это классика жанра. Ведь искусство – это то, на чем я могу воспитывать своего ребенка. И тогда становится ясно – устарели Левитан, Шишкин и Рембрандт или нет.

Мне кажется, что деление искусства на традиционное и нетрадиционное – это не искусствоведческие изыскания, а скорее коммерческие. Мой зять – искусствовед, работает в США. И то, что сейчас пытаются навязать в штатах в качестве искусства, – просто ужасно. Традиционное искусство будто специально пытаются затоптать. Наша цивилизация уже пресыщена, ей хочется нового, но проблема в том, что революцию делает не группа «Война». Это деструктив, а не искусство.

Культура в любом случае идет эволюционным путем, потому что культура – это психология человека. А разве можно ее изменить революционно? Нет. Можно смять, но изменить невозможно. К тому же любая революционность становится традиционной, если она основана на опыте прошлых поколений.

Когда уходит традиционное национальное искусство, ему всегда находится замена. В основном – поп-искусство, на котором зарабатываются деньги. Но такое было всегда: в том же Пикассо нет ничего прогрессивного, он неплохой импрессионист, который нашел коммерческую жилу. Бенвенуто Челлини закончил карьерный путь ваятелем подсвечников и золотых унитазов, что его вполне устраивало.

Сейчас происходит то же самое. Художник не ломает голову над темой – он думает о том, как продать. Ему не надо заставлять богатого человека задуматься – достаточно сделать то, что он просит, и оставить его при своем мнении.

Мне приходилось работать с разными клиентами. Один из заказчиков сказал: «Мне нужно нечто очень оригинальное – как на этой картинке». Но тогда зачем он пригласил меня? Когда мне говорили нечто вроде «я плачу деньги, поэтому делай, что тебе говорят», я отказывался от работы. Но порой – увы – приходится скрепя сердце делать что-то.

Был и хороший опыт – я делал серию «Красивая посуда» для зала посудной галереи. Заказчик, будучи мудрым человеком, предоставил мне полную свободу. Он ожидал классические посудные натюрморты, но мои работы, смешные, почти детские, отлично вписались в пространство зала, дети приводили мам за руку посмотреть на них. И делал работу я с удовольствием, поскольку ограничений не было – была только тема.

Проблема Воронежа в том, что у нас фактически нет галерей. И даже те, что есть, превратились в обычные магазины, где иногда проводятся выставки. Нет никакого маркетинга или искусствоведческого изучения рынка, не ведется работа с самими художниками, не ищутся клиенты – кто зашел, тот и купил. Вот если бы галереи принципиально продавали только хорошие работы – может, что-то бы и изменилось. Но пока наша публика не особенно разборчива, а потому любые начинания неизбежно превращаются в коммерцию.

 

Мифологический жанр

Совместить семейную жизнь и творчество вполне реально. Конечно, моя жена в день свадьбы не думала, что художник – это нищий человек, потому что были другие времена. Но мы вместе уже 30 лет.
Сейчас модно провозглашать, что художник должен быть свободным. Но от чего? Иметь семью – естественное желание человека, будь он художник, музыкант или писатель. Любишь детей и жену – люби. Не надо думать, что если ты художник – все должно быть по-другому. Многие люди искусства имели семьи, но менее великими от этого не стали.

Да и кого после себя оставлять, если не детей? Это радость и продолжение. Есть люди, которые сознательно не заводят детей, но, на мой взгляд, это бессмысленная жизнь. Они путешествуют, загорают, наращивают волосы, сидят на диетах – лишь бы соответствовать образу мачо. Они даже делают вид, что испытывают удовольствие от такой жизни. Но глаза остаются грустными.

 

Лирический пейзаж

Любое произведение искусства – это прежде всего философия. Я иногда спрашиваю воронежских художников, рисующих морские пейзажи: «Разве ты там жил? Откуда все это взялось, если нет?» Лично я не сумел бы нарисовать то, чего не видел.

Но я мог бы нарисовать свою мечту о море. А мечтаю я о том, чтобы поселиться где-нибудь на греческом острове, где белые камни и нет людей. Только лодка и мопед, чтобы съездить за сыром, хлебом и виноградным вином. А больше ничего не нужно…

Алена Захарова