«Упуская время, жил счастливо». Феномен Георгия Гачева

Культурология стала чуть ли не «царицей наук» в сегодняшнем гуманитарном пространстве. И несмотря на то, что некоторые ученые вообще отрицают за ней какой-либо самостоятельный статус, ее популярность в образовании и обществе по-прежнему очень высока. Это и не случайно, ведь культура является наиболее притягательным предметом для всякого пытливого ума. И естественно, количество «культурологов» и «культурологических текстов» за последнее время превысило все мыслимые пределы. Однако как всегда есть вопросы к качеству материала. Увы, даже поверхностный анализ даст самый плачевный результат. Это то, что Иосиф Бродский называл «макулатурой».

Впрочем, всегда есть исключения – радостные и великие одновременно. В октябре Кабардино-Балкарский государственный университет имени Х.М. Бербекова провел Международную научную конференцию «Национальные образы мира в художественной культуре», посвященную 85-летию со дня рождения литературоведа, философа, культуролога Георгия Дмитриевича Гачева (1929-2008).

Кто такой Георгий Гачев? Для одних вопрос покажется до наивности глупым, других он заставит серьезно призадуматься в поиске подходящей ассоциации. Далеко не каждому даже образованному или считающему себя таковым человеку сегодня знакомы имена Михаила Бахтина, Алексея Лосева, Юрия Лотмана, Сергея Аверинцева, Дмитрия Лихачева, Владимира Топорова, Мераба Мамардашвили и других подлинных корифеев духовной культуры. Уверен, и это далеко не мое единичное мнение, что имя Георгия Гачева стоит в одном ряду с ними.

Для современной культурологии, думаю, он самый важный персонаж. Более того, если ей и быть дальше, то во многом благодаря той работе, которую проделал этот неординарный человек. Сегодняшнее время почти чурается фундаментализма во всех его обличиях. И во многом правильно. Однако если мало-мальски образованный человек увидит более чем двадцатитомное собрание сочинений автора, посвященное описанию совершенно различных культур, его охватит изумление. «Национальные образы мира» – наследие Гачева и, не боясь высоких фраз, золотой фонд нашей культуры. Культуры, которая еще хочет быть нормальной.

«Таинственная и тонкая материя национального бытия» – вот главный предмет изысканий Георгия Гачева. Перед ним возникают образы мира: русский, болгарский, киргизский, эллинский, индийский, германский, итальянский, французский, английский, американский, эстонский, еврейский, китайский, грузинский, литовский, польский, казахский, азербайджанский, исламский, германский, евразийский…

Под силу ли такое одному человеку, если над каждой культурой бьются чуть ли не институты и целые научные школы?
В этом и заключается феномен Георгия Гачева, который смог не просто описать, но раскрыть национальный образ мира, показав его самую сокровенную сущность, да еще на совершено неповторимом языке, который сам является одним из языков современной культуры.

Не в обиду будет сказано коллегам-культурологам, но когда читаешь тексты Гачева, чувствуешь «плоть» национальной культуры, ее запах и цвет, ее живое дыхание, она как бы раскрывает и, более того, обнажает свою душу. Поразительный результат: человек, не будучи специалистом по какой-то конкретной культуре, может ее воспринять и понять так, как не в состоянии сделать массы профессиональных работ. В этом особая, я бы сказал, магическая притягательность текстов Гачева. Это тип «завораживающего чтения». Он нарушает устоявшиеся «нормы приличия» в гуманитарной науке, человек после прочтения его текстов выходит обогащенный совершенно новым, ранее не ведомым знанием.

Истинный метод Гачева, конечно же, в самой личности автора, а личность это была настолько необычна, нестандартна, уникальна, запредельна и… поразительно человечна. О себе он с горькой иронией говорил, сделав данные слова собственной эпитафией: «Упуская время, жил счастливо». Кто в наше время может себе позволить такую роскошь свободного эллина, знавшего одновременно цену жизни и смерти? И не умер Гачев, как говорят, «естественной смертью», а трагически погиб, в свои семьдесят восемь лет преисполненный множеством творческих планов. Это и есть подлинная мудрость жизни, у которой он всегда учился понимать национальные миры и создавать их достоверные образы.

Наверное, главная особенность мирочувствия Георгия Гачева более всего проявляется в понимании, что культура – неведомое, неизведанное, вечно непонятное. Сам он говорит об этом так: «Национальный характер народа, мысли, культуры – очень хитрая и трудно уловимая материя. Ощущаешь, что он есть, но, как только пытаешься его определить в слове, он часто улетучивается». И еще: «Смотреть на национальное – как на солнце: прямой взгляд и подход напролом («прямой наводкой») слепит – предмет ускользает».

Здесь, пожалуй, главное отличие мышления Гачева от «традиционной культурологии»: последняя как раз идет напролом, ее ничего не слепит, от нее ничто не ускользает – все под ее бдительным рациональным оком. Поэтому выходят детализированные, но убийственно скучные, незажигающие тексты.

Свой метод постижения культуры Гачев называл «космо-психо-логос», где первое – мир местной природы; второе – характер человека; третье – национальный ум. Мистическое коловращение позволяет заглядывать в самые высоты, низины и глубины культуры: национальная еда, язык, танец, музыка, дом, тело человека, игра, пространство и время, жизнь и смерть, национальные религии, искусство, литература…. Автор не стесняется заглядывать в запретные и интимные, с точки зрении официальной культурологии, «зоны» – например, в тело женщины, в ее половые органы! Конечно, если это сделает какой-нибудь эротоман средней руки, то будет явная пошлость. Но Гачев, всматриваясь в самую клеть интимного, дает возможность узнать о таких вещах, как истинный смысл материнства, детства, отцовства, явленных у разных народов.

В его взоре оказывается охваченным все целое культуры, причем не в логически последовательном, хронологическом и типологическом описании – оно предстает в виде живого символа. И тогда этот символ, ставший ярким плотским образом, уже действует и на подсознание, и на сознание.

Конечно, самое занятное и важное одновременно – постижение космоса русской культуры. Ему посвящена книга «Русский Эрос». Думаю, что без знания ее современному человеку, претендующему на какое-то мало-мальски внятное понимание России, не обойтись. Книга сразу же начинается с самого главного, о чем бы побоялись даже и молвить иные исследователи. Первый очерк – «Почему секс не стал магистральной темой русской литературы?»

А действительно, почему? Прочитав этот пассаж, читатель чувствует не столько информативную оснащенность, сколько энергетическое движение эротических начал в его теле, уме и душе. Они же космические, пробуждающие человека к великим свершениям и радостному приятию жизни. Вот такое начало-настрой. И далее: «Черномор и сон Татьяны», «Белые ночи и Любовь», «Человек = Фаллос в Бытии», «Тело женщины», «Обрезание и гермафродитизм», «Сексуальность науки», «Культ Татьяны», «Мужья России», «Голова и головка», «Раздевание», «Порнография», «Бисексуальность Бога», «Мир как баба – и мат», «Гипотеза о женщине. Столб Катерины», «Земледелие как любовь» и другие.

Уже этот далеко не полный перечень тем «Русского Эроса» показывает, сколь может быть завораживающим, чарующим и притягательным подобный образ мысли. И так со всеми остальными культурами, которые описал в своих монументальных «Национальных образах мира» Георгий Гачев. Однако всегда остается тайна – несказанное в любой культуре, намекающее на нечто существенное («божественное») и в то же время указывающее на ограниченность человеческих познавательных возможностей.

Такое погружение в мир иной культуры имеет важный этический аспект. Гачев правдиво говорит, что «если я буду осознавать ограниченности своего кругозора и понимания, я буду с большим уважением относиться к другим народам, которые могут видеть и понимать вещи и идеи, которых я не понимаю». Это и есть подлинное отношение к проблеме национальных культур, предполагающее их ценностную равноценность, поскольку каждый народ «понимает все бытие в целом», исходя из своего потаенного логоса, и поэтому нельзя никому отдать предпочтенье в мировидении. Вот оно противоядие от национализма и космополитизма одновременно.

И еще один важный «литературоведческий» аспект: это принципиально честный вид письма. Чистая художественность – вымысел, он хорош до поры до времени, пока не поймешь, что автор играет свою игру; чистая аналитика суха и неинтересна. В работах Гачева подлинный синтез, истинное соитие Логоса и Эроса. И это есть, на мой взгляд, самый, как говорят теперь, крутой и продвинутый тип письма и литературы. Он одновременно взывает и к самым высоким и неведомым творческим дерзаниям, и к высшей ответственности. По словам Гачева, его творчество держится на «стремлении к Абсолюту и Истине, а не на приспособление к идеологии, моде или вкусу читателя».

Менее всего хотелось бы писать панегирик: всему судья время. Однако это настолько универсальный тип человека, ученого и писателя, о котором грех молчать. Эпоха Возрождения таких людей называла титанами. Удивительно, что и сегодня они появляются. Сможет ли современная культура понять и вместить подобное?

Владимир Варава