Художник Валерий Александрович Жуков в родном Воронеже почти никому неизвестен. О нём не говорили, не писали; разве что в далеком 1993 году в газете «Независимый курьер» вышел небольшой текст Владимира Добромирова, посвящённый самобытной технике воронежского мастера. Но шутка ли: даже это крошечное текстовое пространство наполовину съела реклама, поэтому обыватель, скорее всего, тогда обратил внимание на лотерейный купон и пригласительный билет в кинотеатр, нежели на жуковские берёзки. Чем не сарказм судьбы: и на газетной полосе не нашлось для Валерия Александровича места, а что говорить о жизни?! Оригинальный, созидающий мастер не был деловым, предприимчивым, не занимался самопиаром — не умел и не хотел. Но даже при всей своей незаметности нажил себе немало противников. Сегодня, спустя полтора года после смерти Валерия Александровича, его жена, Анна Ильинична, хочет организовать выставку работ мужа и по возможности найти покупателя, который грамотно бы распорядился картинами необычного художника. Художника, о котором не знали (а многие и не хотели знать) при жизни.
Валерий Жуков был художником универсальным и, как во времена Возрождения, полагал, что творец должен владеть несколькими техниками, находить себя в различных областях творчества. Разделение художников на живописцев или графиков он считал необоснованным, искусственным: художник — это не конкретные школа, стиль, направление, а неоднородное и широкое пространство, как и в эстетическом восприятии, так и в техническом воплощении. Начиная свой творческий путь с карандашного рисунка, Жуков занимался и живописью, и печатной графикой: литографией, офортными техниками. В основном художник создавал пейзажи, видя в природе гармонию и красоту. На портретные работы его вдохновляли разве что родные. Жена, новорождённый сын, мать — «старая барыня».
Анна Жукова: «Отец Валерия Александровича уехал за границу — и на этом всё. А мать была старой барыней, чудесно играла на гитаре, пела романсы… Война, конечно, всё спутала. Матери пришлось идти работать на обувную фабрику. А в целом она была не из тех людей, кто мог что-то организовать, рассчитать да и самой себя прокормить. Валера Жуков старался во всём помогать маме. Во многом его детская судьба сложилась тяжело, и не только из-за войны. Видно по человеку, что у него было трудное детство: подмят, не выхолен, не насыщен жизнью».
Творческий путь Валерия Александровича не имеет отправной точки в виде художественных школ, кружков, специализированных училищ. Он — самородок, человек, чьё художественное развитие и совершенствование навыков были результатом его самообучения и собственного развития. Он много читал, сидел с книгами ночами, изучал опыты старых мастеров. Ценил Рембрандта, Ван Гога, искал гармонию в веках давно минувших. Получить образование Валерий Александрович всё же пытался, но результат в итоге его настолько не удовлетворил, что любое упоминание о годах, проведенных в Воронежском инженерно-строительном техникуме, ему, мягко говоря, было не слишком приятным.
А.Ж.: «В строительном институте было художественное отделение, которое позже соединили с архитектурным, и последнее стало доминирующим. Муж страшно не хотел признавать, что выпускается как прораб. Я над ним часто подшучивала. Говорю ему: «Так, прораб, ну-ка притихни». Он вроде как и диплом свой архитектурный уничтожил — настолько ему это не нравилось».
Спустя время Валерий Александрович стал преподавать в Воронежском художественном училище. Тихий, неконфликтный, витающий в своём мире, Валерий Александрович в амплуа педагога оказался другим человеком: строгим, требовательным, но, как говорится, справедливым. Ученикам расслабляться не давал, за что они, по прошествии лет, остаются ему очень признательны. Возможно, благодаря принципиальности и твёрдости своего учителя, многие выпускники училища смогли с достойным творческим багажом вступить в художественный мир.
Но иначе сложились отношения Валерия Александровича с его коллегами.
А.Ж.: «Много врагов было у мужа. Бывает, что вручают художникам грамоты, премии, а его всё не называют. И только когда закончится собрание, все разойдутся, его позовут в отдельный кабинет и бросят между делом: на, вот и тебе грамота. Много его обижали. Чего он только не натерпелся. Я сколько раз говорила: хамов терпеть не надо! Сразу ставь на место. Не ответил раз, не ответил два — и вот ты уже под копытом».
Валерий Александрович вступать в открытое противостояние не спешил: природа не та. Он обитал в своих мечтах, внутренних переживаниях, поэтому тратить силы на внешние раздражители не считал нужным. Конечно, порой самолюбие напоминало о себе, и Жуков, тяготясь своим положение в художественной среде, делился с самым близким человеком — женой.
А.Ж.: «Придёт, лишь мне пожалуется. Я его утешаю: да пусть они тут, на земле, берут своё. Их гонор от недостатка культуры — да что там, от банального жлобства. А тебя Господь вознаградит. Всё-таки он был человек духовный, верующий. Правда, в последнее время мало ходил в церковь. Отчего-то стал сопротивляться, возможно, болезнь забирала силы. Когда он заболел, коллеги по цеху вели себя ужасно. Делали вид, что не в курсе о его болезни, а после его смерти удивленно спрашивали: «А что на похороны не пригласили?». Как вам это? Он вообще был не в почете, белой вороной. Например, как-то раз вышел большой каталог, посвящённый художникам Воронежа. Сборник пришел в Союз художников, после в училище, где Валерий Александрович преподавал. В училище открывают — никак не могут Жукова найти. А потом видят: две страницы в сборнике-то вырвано!».
Пожалуй, Валерий Александрович, как и многие художники, не нашедшие своего места на Родине, мог просто уехать. И возможность такая была: Жукова неожиданно пригласили преподавать в Германии. Но мастер от эмиграции отказался. Он был слишком привязан к России и к Воронежской земле, и жизнь на чужбине, пусть и сулящей долгожданное уважение и признание, его не прельщала. Только через много лет Валерий Александрович осознает, что с патриотизмом у него как-то не получилось. Собратья по кисти его не жаловали, творчество оказалось не востребованным.
А.Ж.: «Славы как таковой он не желал. Ему было достаточно внимания тех, кто искренне поздравлял его, радовался его успехам от души. А известность в целом… Это не касалось его. Вообще у истинных творцов есть что-то странное, не от мира сего. У него была большая увлечённость, внутренний мир искусства интересовал его больше, чем что-то внешнее. Даже в быту так: бывает, пойдёт в магазин. Возвращается — принес килограмм изюма. Я ему: где же все остальные продукты? А он ничего не помнит. Голова забита творческим процессом, будничные мелочи не замечает».
Стоит сказать, что были в творческой биографии Валерия Александровича и счастливые страницы. Порой находились компетентные люди, понимающие, что перед ними работы классического мастера, который смело и талантливо использует различные техники, обладает творческой самобытностью. И тогда работы Жукова уходили за немалые деньги. Так, ещё в 90-х в Петербург увезли картину «Дед Щукарь», написанную Жуковым в Костенках — в любимом месте художника, которое вдохновляло его на новые творческие свершения. Картина была куплена за 60?000 рублей — в те времена сумма более чем солидная. То, что осталось после смерти художника, Анна Ильинична хочет продать. Тяжело расставаться с последней памятью о муже, но таковы сейчас в её жизни обстоятельства.
А.Ж.: «Мне бы хотелось утвердить память о Валерии Александровиче. Может, кто-то бы купил все картины оптом. Хорошая графика есть, живопись. Теперь, когда я восстановилась после всех трудностей, мы можем к осени сделать выставку, дождаться людей, которые вернутся с отдыха. Его картины — это труд и память, поэтому я ничего не хочу раздать впустую, в никуда. Вдруг хороший человек заинтересуется, и эти работы не останутся в забвении, а обретут достойную творческую судьбу».
Картины:
1 — «Автопортрет» (бумага, сепия)
2 — «Без названия» (бумага, уголь)
