Третий выпуск телепрограммы «Время культуры»

Белый Альбом

Зеленая лампа

Черный квадрат

Белый альбом

— Шёл я дорогой трудной, через леса густые, через поля широкие. И вышел на асфальтовый путь. И был мне знак. Знак «Воронежская область». Здравствуйте, господа.
— Здравствуй, Антон. Рады тебя приветствовать в столице Черноземья.
— Слава Богу, я добрался. К слову о знаках. Друзья мои, на территории Воронежской области проходят четыре автодороги федерального значения. А въездов в Воронежскую область вообще семь. И вот я вам расскажу такую новость: департаментом архитектуры и строительной политики области в середине августа текущего года объявлен открытый конкурс, архитектурный, на разработку эскизного проекта въездного знака на территорию Воронежской области по федеральным автодорогам. Вот въезжаете вы в Воронежскую область, там стоит знак «Воронежская область». Но он стоит ещё со времён… как бы мне вспомнить…
— Когда там ещё два ордена какие-то…
— И наши умные дяди сказали: «Нет, надо обновлять, надо что-то менять в нашей Воронежской области. Надо делать её красивее, это ж всё-таки лицо». Это буквально половичок у входа.
— Половичок?
— Конечно, конечно…
— Ну, кому как…
— Въезжаешь в область, конечно. Что может быть изображено на этих стелах-знаках?
— Я думаю какая-нибудь символика, отражающая, собственно говоря, всю нашу Воронежскую область.
— Всю нашу Воронежскую область? Что это? Чернозём?
— Земля? Грязный знак.
— Чёрная стела стоит. Написано: «Воронежская область».
— Кстати чернозём воронежский лежит в музее эталонов во Франции. Тут ничего смешного. Можно и чернозём.
— Да.
— Что ещё может быть?
— В каком виде? Кучку земли насыплем давайте. Воронеж.
— В трёхлитровую банку законсервировали. Всё как надо.
— И продавать.
— Там же есть, по-моему, точки опоры, то есть что должно быть использовано. Там же написано, что обязательно должно быть что-то.
— Да, да. Эскизный проект должен содержать идею, отражающую образное представление о Воронежской области, с включением ассоциативного ряда, ориентированного на символы области.
— То есть реально всё, что хочешь.
— Как видишь Воронежскую область, так и делаешь.
— Какая ассоциация.
— Ну, давайте, вот так блиц-опрос. Максим, что бы ты изобразил?
— Что бы я изобразил на знаке?
— Да.
— Изобразил бы себя.
— Себя? Отлично.
— Кто б сомневался, собственно говоря.
— Конечно, конечно.
— Антон, вы?
— Я не знаю. Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
— Говори: «Меня».
— Я что под следствием. Я Максима бы изобразил. Но только несколько в другом виде, чем он себя представляет. Неважно.
— Понятно.
— На самом деле есть у Воронежа герб. Можно изобразить его, собственно говоря.
— Но это Воронежская область, понимаешь.
— Надо хотя бы для начала нормально буквы написать, господа. Потому что на вокзале город Вонеж. Если вы видели, что буква там не горит.
— Максим, сейчас передача 16+. Не надо поэтому, пожалуйста, всяких слов.
— Ну, это ж я не вру. Не горит буква.
— Друзья мои, для этого и устраивается, собственно говоря, этот конкурс. Я очень этому рад. Плюсы есть?
— Есть, есть. Я рад. Я даже буду участвовать, если где-нибудь найду условия этого конкурса. Вчера искал, но не нашёл.
— Нет, я думаю, это хорошо, потому что власти же могли дать банку краски и сказать: «Покрасьте хотя бы».
— Конечно, конечно.
— А так в итоге всего дела мы движемся к какому-то осовремениванию города. Когда стоит знак с советских времён, который не несёт никакой культурной ценности собой, то лучше уж сделать что-то более современное.
— Тем более ещё призовой фонд пятьдесят тысяч рублей. Шутка ли?
— То есть ты проверял.
— О, загорелись глазки. Смотри-ка.
— Он у нас идеи-то поэтому и спрашивал.
— Всё понятно.
— Ну, ладно, что у нас ещё интересного?
— Наша, так сказать, визитная карточка, к слову о символах города Воронеж. Одна из визитных карточек – водохранилище.
— Приехали. Ну, давай, давай. Что там?
— Нормальный человек приезжает в город и спрашивает: «Водоём у вас есть?».
— Есть.
— Что сказать на это человеку в нашей ситуации?
— Есть.
— То есть ты так откровенно об этом.
— Да. Он спрашивает: «А покупаться есть?». Мы говорим: «А у тебя здоровье есть?».
— Водоём есть. Мы на первый вопрос продолжаем отвечать.
— А покупаться есть? Водоём есть.
— Ну что, в чём проблема-то?
— Проблема в том, что наше водохранилище дорогое, золотое, совсем не золотое. И это абсолютно не секрет, что оно загрязнено, что купаться в нём противопоказано, несмотря на то, что смельчаки находятся периодически.
— Абсолютно, абсолютно.
— Но! Я хочу вам сказать, что, по-моему, пошли некие подвижки. Много раз в правительстве и в общественности поднимался вопрос, что с ним делать. Но в принципе, на уровне «Ребята, что с ним делать?» так всё и осталось.
— Многие помнят, как один из воронежских мэров (имя не указано) предложил спустить воду и посредством понижения уровня вернуть в земельный оборот затопленные участки.
— И строительство там развернуть какое-то.
— Но идею эту жёстко высмеяли журналисты и общественность. Хотя мысль эта была не столь абсурдна, как кажется. Она стала абсурдной лишь потому, что была высказана наобум.
— А как же Адмиралтейская набережная, эти все мосты? Что тогда, если бы осушили? Что с ними делать тогда? Какая бы это тогда была набережная, собственно говоря?
— Набережная стала бы тогда какой-нибудь Верхней улицей.
— А мост что такое? Просто автострада такая?
— Мост? Да. Верхняя автострада.
— Надземная.
— Виадук.
— Сегодня ситуация изменилась кардинально.
— Вот наконец-то.
— Добрались.
— Как? Как?
-Проблема воронежского водохранилища оказалась в сфере внимания областного руководства. Первые и весьма серьёзные шаги уже сделаны: по инициативе губернатора создана рабочая группа, куда вошли учёные и представители административных органов. Задача: перейти от обсуждения к действиям.
— По-моему, всегда такая задача стоит. От обсуждения к действиям перейти.
— Так, парни, собрались. Действуем!
— А что предлагают? Какие есть пути по очищению? Я знаю, что там есть некоторые мелкие места, поэтому там водооборот маленький или вообще никакой. Поэтому там начинают расти вот эти водоросли неприятные, зелёные.
— Да, да. Руководитель департамента природных ресурсов и экологии Воронежской области Алексей Корякин как раз и высказался по этому поводу: «Основная проблема водохранилища – наличие в нём, так называемых, зон мелководья».
— Ну, да.
— Мелкие места. В итоге, он говорит о том, что путей много. Пути разные. И они обсуждают это всё. Улыбка скользнула по бороде твоей, Антон.
— Ну, ладно. Мне понравилась фраза о том, что мы готовы к диалогу. То есть это не…
— С кем? С водохранилищем?
— Нет. Видимо, с общественностью. С людьми.
— В данной ситуации, возможно, и получится.
— Что бы с ними поговорить, найти общие пути решения какие-то.
— Конечно.
— То есть всё направлено на оздоровление города, образно говоря.
— Значит, друзья мои, у меня для вас ещё одна новость.
— Давай.
— Имеющая весомое значение для нашего города. У нас есть в Новоживотинновом усадьба-музей Веневитиновых. Имеет большое достаточно значение, потому что вроде как исторический памятник. Это единственная усадьба в Воронежской области из сохранившихся. Самая достаточно известная, так сказать, семья в нашей области. И опять же молодожёны любят туда покататься, пофотографироваться. Потому что особняк красивый.
— Фотографии, я думаю, красивые получаются.
— Да, да.
— Ну и что?
— Замечательная идея. Особняк этот нынче летом претерпел некую реконструкцию. В июле было открытие. Реконструкция была поручена заслуженному художнику Российской Федерации Николаю Симонову.
— Что он там наделал?
— Наделал?
— Уже смешно тебе, уже. Ну, давай послушаем.
— Что он наделал? Значит, усадьба теперь белая, абсолютно, снаружи и внутри. Белый фасад, белые стены внутри. Никаких штор.
— Видение художника.
— Да.
— Понятно.
— Вот так я вижу. Вот так я вижу вас Веневитиновы в вашей усадьбе.
— Ваших Веневитиновых.
— Лаконично.
— Лаконично?
— Выставочный белый зал, в котором стоят несколько экспонатов. Экспонатов сохранилось очень мало. Они достаточно незначительны, несмотря на то, что имеют историческую ценность. То есть незначительны по размерам, я имею в виду.
— Суть в чём? Суть в том, что народ ропщет.
— О чём ропщет?
— Конечно, народ ропщет.
— Симонов пришёл… Что это?
— Сделал просто белое пространство и всё.
— Народ говорит: «Где наша усадьба? Где наше Веневитиново?
— Где наш исторический запах, дух? Где наши шторы, в конце концов?
— Атмосфера.
— Да, атмосфера.
— Вообще знакомые фотографы мои, которые обслуживают свадьбы, торжества эти все. Они говорят, что раньше молодожёны хотели туда ездить. Действительно были красивые фотографии. А сейчас непонятно. Невеста в белом платье сливается со всем. С интерьером, понимаешь.
— Жених кричит: «Где? Где?»
— Ну ладно. Бог с ними женихами, невестами. Они найдут, где ещё пофотографироваться. Много мест.
— Спартак. Памятник.
— Водохранилище наше, пожалуйста.
— Сразу в кафе.
— Нет, меня интересует только вопрос. Есть художник, который сказал: «Я вот так вижу и вот так сделал». Да?
— Да.
— Что теперь делать работникам этого музея-усадьбы и собственно людям, которые туда приезжают. Они что будут видеть? Что будут им рассказывать?
— Собственно говоря, чем мы должны наслаждаться? Вот главный вопрос. Исторических ценностей, которые принадлежали именно этой семье, не сохранилось. Стало быть, Симонов против правды не пошёл. Он выставил действительно исторические предметы, которые были в то время. И сколько их есть, столько их и положил. Он выкрасил стены в белый цвет, чтобы не мешать воображению посетителей. Прав? Прав, с одной стороны. С другой стороны, опять же имеем ли мы право на единственный в нашей области музей-усадьбу?
— Ставить эксперимент?
— Ставить эксперимент над ней подобный.
— Я предлагаю первый этаж оставить симоновский и дать ему деньги за его проект, его гонорары все. А на втором этаже всё-таки сделать какой-то кабинетик усадьбы.
— Это компромисс.
— Да.
— Значит, дорогие друзья мои. Летом опять же президентом были подписаны поправки к закону о защите детей от пагубной информации. И на волне этого закона у нас в Воронеже в управлении пассажирских перевозок мэрии нам сообщили, что в связи с выходом закона директорам автотранспортных предприятий под роспись будут розданы предписания с требованием во время поездки воздержаться от прослушивания ряда радиостанций.
— Новости серьёзные.
— Каких это?
— В первую очередь, тех, которые передают блатные песни. В связи с тем, что в салоне могут находиться дети. Водители смогут наслаждаться любимой музыкой, например, на стоянках или во время перерыва.
— Если перевозчики не выполняют предписания, мэрии на них можно пожаловаться по телефону. Есть телефон. К многократным и злостным нарушителям будут применяться санкции вплоть до расторжения контракта.
— Отберут и магнетолу выдернут.
— Самое страшное, что может быть.
— Рисуется картина таких подпольных водителей-шансоманов.
— Вот так собираются, ставят маршрутки кружком, разжигают там костёр и сидят возле него шансон тихо-тихо поют.
— Мне кажется. Вот всё-таки мне кажется, что это надо зачитать, потому что…
— Надо – зачитай.
— Отклик некой дамы: «Во вторник я с семилетней дочкой Варей ехала в газельке». Уменьшенная копия.
— Мило, мило.
— На детской машине. «И у водителя в магнетоле во всю орали шансонные песни. Причём с самым непристойным содержанием, про женщин лёгкого поведения. Периодически даже проскакивали матерные слова. Честно говоря, даже побоялась вступать с водителем в пререкания. Как-то попробовала, он мне сильно нагрубил. То есть не стала. И не хотела, чтоб ребёнок это видел. Но из-за таких вот любителей шансона весь смысл закона теряется. Ведь детям приходится слушать музыку в маршрутке». Приходится слушать музыку в маршрутке. То есть, понимаешь, ты едешь с ребёнком, а там… кто там у них есть?
— Да перестань ты. Ну как ты не понимаешь, маршрутчики – это же милые-милые люди. У них же на весь альбом шансонных песен разложен весь маршрут. Он знает, на какой строчке он должен повернуть. Понимаешь, он едет и говорит: «А на вышке Вертухай». Понимаешь, он знает, что здесь поворачивать.
— Вертухай, вертухай, понимаешь. Это же Досен. Представляешь, сидел бы такой: «Вот это да, взяли запретили нас».
— Какая чёткая французская оценка.
— Ну, нет, конечно, глупость.
— Почему глупость?
— Но есть ещё более придурочные песни. Извините за выражение.
— Какие?
— Попсовые песни, в которых…
— Да, да. В которых тоже сквозит…
— Но то, что им запретили, это хорошо, потому что иногда такое слышишь в маршрутке. И мне всё равно, но дети.
— И думаешь, может заняться этим.
— Давайте будем более гуманными, господа. Вы, конечно, молодцы. Но они там всё-таки пишут, и для них это важно.
— Мы слушаем. Скажи давай что-нибудь нам умное.
— Помните, что между шансоном и блатняком большая разница.
— Точно такая же, как между шансом и блатом.
— Ура!
— Ура!
— Спасибо, Антон. Макс, поговорим позже.
— На здоровье. Созвонимся.
— Давай.

Зеленая лампа

— В сегодняшней передаче уже прозвучала тема, которая в последнее время становится не просто актуальной, а, можно сказать, даже очень острой. Это тема противостояния людей с традиционными взглядами на развитие культуры и искусства и людей-индивидуалов с новаторскими взглядами. И ту и другую позицию можно сказать двумя фразами. Люди с традиционным мышлением говорят: нужно делать так, как положено, существуют каноны. Люди с новаторским мышлением говорят: нужно делать, как я это вижу. Вот эта позиция, я имею в виду людей с новаторским мышлением, чаще всего ассоциирует с понятием современного искусства. О современном искусстве мы сегодня поговорим с владельцем наиболее популярной галереи, воронежской галереи современного искусства, Алексеем Горбуновым.

Здравствуйте, Алексей Юрьевич. Я хочу начать вот с чего сразу. О современном искусстве. Сразу оговорюсь, я буду говорить, как дилетант. Но я не буду скрывать того, что я дилетант в отличие от многих людей, которые посещают галереи современного искусства и, надувая щёки, говорят: «Я там что-то увидел». Я недавно был на одной из выставок современного искусства, не в вашей галереи. Вот я прихожу. И на стенах висят куски ватмана, обычные куски ватмана формата А4. Подхожу я к одному и вижу: на нём просто фломастером нарисовано пять стрелочек. Просто раз такая стрелочка. И они в разные стороны. И очень мудреное название, которое я сейчас забыл, что-то апокалипсис завтра, что-то очень такое заковыристое. Я подхожу к молодому художнику и говорю: «Простите, вы мне не можете объяснить вот эти… Что это означает? Вот эти пять стрелочек…» Он мне говорит: «В этих пяти стрелочках я зашифровал послание к потомкам, и это может понять только подготовленный человек». Я говорю: «Да. Ну, тогда абыкобырц». Он говорит: «Это что такое?». Я гоаорю: «Это моя рецензия на ваш труд, и её понять может тоже подготовленный человек». В общем, мы друг друга поняли и разошлись. Так вот у меня к вам вопрос: скажите, пожалуйста, то вот, что я видел… вообще, что такое современное искусство?

— Современное искусство, на мой взгляд, это просто одна из потребностей человека. Вы часто употребляли слово «понимать». Главным словом, на мой взгляд, является «потребность». То есть эта потребность или может быть у человека или её нет. И человек, который имеет потребность в современном искусстве ничем не хуже и не лучше человека, который этой потребности не имеет. Вот собственно и всё. Мне кажется, вот это определение снимает многие вопросы.

Нет, я понимаю, что остаётся какая-то настороженность, сердитость. Я хотел бы ещё вспомнить первую страницу вашей газеты «Время культуры», где определяющим словом искусства является слово «любовь». В том числе любовь относится, конечно, и к слову «современное искусство». И более того оно подвергается таким же подозрениям. Современное искусство, как и любовь. Подозрение в притворстве и в корысти. Я бы предлагал относиться великодушно к людям.

Значит, я хочу привести маленький пример. У нас работала девушка. Она математический факультет закончила университета и очень хорошо, блестяще знала математику, потом неожиданно решила поступить на филологический платный и стала истово читать литературу восемнадцатого века. Она имела парадоксальные взгляды на кино, на литературные произведения. Мне очень было приятно с ней общаться. Но когда я спросил её об изобразительном искусстве, неожиданно выяснилось, что она вообще не нуждается ни в каких визуальных картинках. Ей это не нужно. Более того. Есть люди, которые не нуждаются в музыке ни в какой: ни в альтернативной, ни в народной, ни в классической. Это и есть то отсутствие или наличие потребности, о которой я сказал. Это потребность. И ничего постыдного в отсутствии этой потребности нет. Я когда говорю «потребность», я ведь не сказал, в чём потребность. Потребность в другом, потребность в каком-то особом типе размышления образного. Она может быть. Допустим, традиционное это размышление при помощи литературных текстов. Вообще потребность в чём-то странном. Эта потребность имеет право на существование. Люди, которые жалуются на непонимание, у них нет этой потребности. Вот и всё.

— Мне интересно. Вот вы. Я знаю, вы свою галерею сделали достаточно давно. И у вас была масса финансовых проблем, которые до сих пор ещё есть. А галереи, по моему убеждению, должны приносить доход. Ваша галерея приносит доход?

— Нет, галерея доход не приносит, поэтому именно я и употребил слово «любовь». Не потому что я такой бескорыстный, но само по себе сходство занятий. Художник. У него потребность производить это искусство. Это образ жизни для него, а я лично являюсь потребителем искусства, у меня потребность потреблять его. Извините за такое слово. Для меня это тоже образ жизни.

— Я хочу озвучить несколько вопросов, которые традиционно задаются. Многие люди достаточно воспитанные, достаточно интеллигентные, достаточно разнообразно знающие говорят: «А почему те, кто называют себя представителями современного искусства практически не пишут картин, почему у них в послужных списках либо инсталляции, либо перфомансы?

— Приходится как-то работать в режиме оправдания. Потому что существует перечень обвинений. Вот вы привели пример о том, как написали рецензию этому человеку. Точно такой же рассказ был у Аверченко. Его все любят цитировать. Противники современного искусства, они произносят все одни и те же примеры. Раньше они говорили только о чёрном квадрате, потом они стали говорить о палочке с фекалиями, потом они стали приводить рассказы Аверченко, где он тоже испытывал какую-то сердитость по отношению к беспредметному искусству, которое было в 10-20 годы в России. У него есть масса рассказов, где он точно так же наказывал современных художников, как вы наказали.

— Да? Мы чем-то похожи с Аверченко? Это мне приятно.

— Другие распространённые обвинения состоят в том, что мой ребёнок тоже так может, моя бабушка тоже так может, я тоже так могу. Эта фраза сопровождает современного художника ровно сто лет. Но по поводу техник и форм современного искусства, разумеется, они за последние шестьдесят лет расширились. И акционизм, и инсталляция — полноправное произведение искусства. У меня могут разные быть предпочтения. Мне далеко не всё нравится. И внутри акционизма, и внутри живописных работ. Действительно художник современный может не владеть и не знать анатомию человека и воздействовать какими-то другими средствами визуальными.

— Допустим, я отдаю себе отчёт, что действительно существуют люди с мышлением не похожим на общепринятое. Но как отличить того человека, который действительно с неожиданным, нетрадиционным мышлением от халтурщика, который, как говорят сейчас, косит под… Ведь огромное количество шарлатанов, которые… Может быть, раздражение происходит не из-за тех людей, которые могут видеть действительность по-другому, а из-за огромной армии шарлатанов, которые выдают себя за современных художников.

— Отчасти.

— Как, как отличить?

— Мы же в начале говорили о том, что отличают эксперты. Другое дело, как быть человеку? Объективность состоит в том, что у подавляющего числа людей, в этом нет ничего плохого, нет потребности в этом. Это очевидно. Это вопрос количества. У них нет этой потребности.

— Современное искусство – это не удел обычного человека.

— Да, но это не должно звучать как что-то постыдное.

— Вы сказали очень чёткую фразу, я уловил. Что достаточно большому количеству людей не нужно ходить в галереи современного искусства, не нужно пытаться это понять.

— Я не совсем так сказал.

— И поэтому не нужно раздражаться. Нужно оставить современное искусство тем, кто его любит, то есть небольшому контингенту людей. Им занимается. И коллекционеры, которые имеют какие-то приоритеты: либо деньги, либо…

— Не совсем так. Потому что я бы не стал призывать не ходить в галереи современного искусства и площадки, потому что это может возникнуть случайно. Та трещинка, которая в человеке есть, какая-то черта, о которой он не знает, она может дать о себе знать именно на такой площадке. Этот толчок может быть в седьмом классе или на третьем курсе. Это может быть книга, это может быть человек какой-то необычный, который изменяет судьбу. И это может быть произведение искусства и выставка.

— Мне кажется, что это ощущение свободы, которое испытывает наш гость, должно быть свойственно как можно большему количеству людей, которые живут в нашем городе, занимаются искусством.

Черный квадрат

Впервые прогуливаясь по незнакомому городу, невольно ловишь себя на мысли, что тебя привлекает в нём не разношёрстная реклама, вывески магазинов и количество развлечений на потреб души, а память, оставленная в веках. Те самые достопримечательности, любимое слово туристов, объединяющее под собой всё культурное наследие города. Так вот что же из примечательного является обликом города? Давайте попробуем для себя это уяснить.

Сегодня речь пойдёт о памяти, которую оставили для нас великие люди. И какими они предстают перед гостями и жителями Воронежа? То есть о памятниках.

По дороге сюда я спрашивал у прохожих, как они относятся к памятникам города. И как оказалось, большая половина опрошенных не знает, где находится памятник Пушкину, совершенно равнодушно относится к непропорциональности памятника Владимиру Высоцкому. И много чего смешного, но по сути грустного, узнал я из беседы с горожанами.

Бунин, Мандельштам, Никитин, Платонов, Кольцов, Пётр I, несомненно, являются личностями общероссийского масштаба. И все они, каждый по- своему, связаны с Воронежем. Всем этим людям в разное время разными мастерами были поставлены памятники в нашем городе. Их отличает качество и особое отношение к личности, которой они посвящены. И они не вызывают нареканий у горожан.

Но в Воронеже есть памятники великим людям (Есенину, Пушкину и Высоцкому), которые никоим образом не связаны с этим городом. Тут возникает много вопросов. В случае с Есениным и Пушкиным — это странное ополовинивание, в случае с Высоцким — это непонятный выбор образа поэта. К тому же памятник должен вызывать эмоции. И если памятники Есенину и Пушкину не вызывают никаких эмоций, то памятник Высоцкому у некоторых вызывает отчуждение. Однако. В истории России огромное количество великих людей, но это не означает, что памятники всем им должны разместиться в городе Воронеж. Ведь есть альтернатива. Городская скульптура. Мы знаем замечательные примеры. Белый Бим, чёрное ухо; Незнакомка, Котёнок с улицы Лизюкова. Все они по-настоящему любимы горожанами. Таких примеров должно быть больше. Тогда облик города приобретёт новые запоминающиеся черты.