Призраки пустодушия: какой срок отмерен самому необычному воронежскому театру?

0

О судьбе «Театра равных».Мюнхен3

За два прошедших года о них не рассказывал только ленивый – да и ленивый, возможно, что-то кому-то рассказал. Как же – уникальный для Черноземья, а то и России опыт: объединить в едином театральном пространстве «обычных» актёров-любителей и ребят с ограниченными возможностями здоровья.

Их спрашивают о творческих планах. Они делятся планами. Их поздравляют с премьерами. Они принимают поздравления. На их фоне позируют — и это очень, если можно так выразиться, выгодный фон. Социально значимый. Позирующим достаётся часть аплодисментов, предназначенных театру. Театру равных.

Здесь должна звучать торжественная музыка. Предпочтительней — «Марш энтузиастов» Исаака Дунаевского. Слов не надо. Вместо слов — один голый энтузиазм.

Вадим Кривошеев, режиссёр, театральный педагог и «по совместительству» художественный руководитель Театра равных всячески сопротивляется попыткам выставить себя этим самым «голым энтузиастом». Подайте, мол, голодным артистам. Ничего этого и в помине нет. Но при этом…

…при этом в голове уложить сложно: два года работы — и работы серьёзной, профессионально выстроенной, настоящей, оценённой далеко за пределами Воронежа — за так. И Кривошеев, и главный педагог Анна Гребенщикова — наверное, просто городские сумасшедшие. Труппа набрана, идут регулярные репетиции, ставятся спектакли, проходят гастроли… Это ж не какое-то хобби, это вам не слоников собирать.

Мюнхен2

Вадим говорит, что изначально отмерил себе год работы в режиме такого «послушания». Срок превышен вдвое. Ну а что — бросить всё и всех и уйти? Забыть этот эпизод, этот эксперимент? Но это ж получается — по живому резать. Нельзя так.
Вообще он больше старается говорить о сделанном. О хорошем.

— Что получилось? Первое — создали репертуар, играем два спектакля («Кот на крыше» и «Пустодушие», ещё один, по произведениям Ганса Христиана Андерсена, в работе: не за горами Рождество — авт.). Второе важное достижение — наладили педагогический процесс. Проводим занятия по актерскому мастерству, и, уверяю вас, ребята растут.

И не разделишь уже «творческое» с «социальным», «театральное» с «жизненным»

— Мы экспериментируем над зрителем? — задумывается худрук. — Не знаю, не знаю… Но, в конце концов, этот зритель, выйдя со спектакля, перестанет проявлять унижающую жалость к инвалиду: «я видел его, он играл как все».

Это театр равных, как вы помните и понимаете. Театр. Равных.

Мюнхен4

— Не знаю, как всё это сложилось, — продолжает Кривошеев. — Всё ведь не так, «не по Станиславскому». Присутствие инвалидов на сцене вообще всё переворачивает. Скажем, в театре не учат — мы учим. В театре не гордятся присутствию профессионалов на сцене, это по умолчанию так. Мы…

Они гордятся, конечно. Но это не та гордыня, что разъедает изнутри. Совсем не та.

— Мы не врачи, которые знают, как облегчить участь этих ребят, — для Кривошеева они именно «ребята», чуть ли не дети, хотя играют в театре люди взрослые. — Но к нам на репетиции они ходят охотнее, чем на процедуры к медикам. И я знаю, что на сцене они забывают о своих недугах. Перед премьерой «Пустодушия» у одного актёра не получалось сыграть как надо, мешало именно физическое состояние. Говорю ему: «Двадцать седьмого числа ты должен быть здоровым». Он послушался. И здoрово сыграл.

Внешне всё выглядит вполне респектабельно. Театр расположился — пусть и на птичьих правах — на ТЮЗовской площадке, и выгонять их вроде никто не собирается. Нынешним летом «Пустодушие» показали в рамках «главного культурного события года» — Пятого Платоновского фестиваля искусств — и, думается, не только потому, что спектакль поставлен по рассказам Андрея Платонова. Чуть позже труппа приняла участие в фестивале Rampenlichter в Мюнхене: помогли Воронежский госуниверситет и правительство области. Осенью, до открытия своего второго сезона, выступили на Дне города, совершили гастрольную поездку по районам области. В планах будущего года — гастроли в Ростове-на-Дону, Волгограде и Тамбове на средства грантодателя. Всё хорошо, прекрасная марки…

— Жаловаться не буду, — похоже, для Кривошеева это принципиально. — Но всё же хотелось бы понять — кто мы. Зачем мы. Нужны ли мы — вроде бы и нужны, но не совсем ясно, кому. Хочется внимания и участия. То, что сейчас происходит с нами, наверное, нормально. Но это — если впереди будущее. Если впереди большая жизнь.

Большой жизни никто не гарантирует. Хлопают по плечу, приглашают, жмут руки. Ну вы молодцы, что сказать. Отлично, ребята.

Ну, да, молодцы. Энтузиасты.

Невольно закрадывается мысль, что все эти виртуальные ордена, что вешают себе на грудь руководители наших богоспасаемых департаментов (зайдите на сайт театра — там с первой строки ясно, кто здесь главный) и иже с ними — единственное, что принципиально для чиновников в случае с этим коллективом. Кажется, что ребят и их руководителей-воспитателей в известном смысле используют. Марка, бренд, визитная карточка. Вот как мы умеем.

Мюнхен5

Хотя, наверное, нечего пенять на чиновников. У них работа такая. Они, так сказать, организаторы. Вот и организуют. Есть гастроли, есть репетиционная площадка — да чего ещё в самом деле надо? И нет им никакого дела, что театр не просто вешалка. Что помимо «организации» нужно что-то ещё. Для жизни. Что энтузиазм когда-нибудь заканчивается. Что театру нужен свой дом (в идеале — да и вообще нужен). Что помимо «руководителей на общественных началах», по минимуму, для постановок нужны декорации, нужен маломальский не общественный персонал и прочие расходы. Оно, конечно, хорошо, когда добрые люди откликаются на призыв в соцсетях и приносят вещи для платоновской постановки. Но ведь вариант «протянутой руки» — не самый лучший. Да и рука устаёт.

Чтобы решить проблему, не такие уж великие деньги нужны. Миллиона два в год. Ну — три, это если совсем хорошо. Даже если оставить за скобками госбюджетные пироги — сумма вполне посильная для бизнеса, который любит представать социально ответственным. Со всеми вытекающими последствиями. Строго говоря, поддержка театра — и такого театра — очень серьёзное репутационное вложение. Надо бы вложиться.

Кривошеев морщится, когда ему говорят об «использовании» («Я бы предпочел в таком случае, чтоб нас чаще использовали — возникает ощущение нужности».). Поясняет, что никогда не занимался поиском спонсоров и не представляет, что это за процесс такой. И при этом замечает:

— Не знаю, кто из нас и когда первым скажет: «Всё. Я устал».

Занавес, ребята?

Лев Лазаренко
фото — из архива «Театра равных»

Об авторе

Оставить комментарий