Право голоса: «Соло для часов с боем» в Воронежском Театре драмы

Публицист, профессор Лев Ефремович Кройчик о зимней премьере.

Кольцовский старательно ищет путь к своему зрителю. Всем одновременно нравиться нельзя, но можно собрать вокруг себя людей, доверившихся театру. В контексте недавнего спектакля Никиты Рака у критика Льва Кройчика естественно возникают вопросы: какой зритель нужен театру? Какой театр зрителя устраивает?.. И многие другие.

I О чём речь? — скажет воспитанный посетитель Кольцовского. — Предложите публике нечто настоящее, и зал будет полон».

Культуртрегеры сделали многое, чтобы отвадить публику от настоящего искусства и эстетически значимой информации. В телевидении народ прикормлен сериалами и программой «Хочу все знать». В массовых зрелищах — танцами экскаваторов на площадях. В литературе — «Нормой» Валентина Сорокина.

Народ послушно пережёвывает (и даже переживает по этому поводу) всё предложенное, наивно уверив, что ему действительно предлагают эстетические деликатесы. Публика простодушно лопает поданное, особенно — если подают на блюдечке с голубой каёмочкой.

В Кольцовском «голубых каемочек» предостаточно — уютный зал; интеллектуально оформленное фойе; мягкое, не раздражающее освещение; приятные мелодии, зазывающие публику в зал.

Дело за малым — чем угощают? Не мудрствуя лукаво, тем, что может понравиться. Театр придумал для себя публику, с которой ему приятно работать. Это его право. Публика в Воронеже благодарная. Она и всплакнёт, и посмеётся, и помолчит, задумавшись. Встаёт. Аплодирует. Цветы преподносит.

Кольцовский — добротный, провинциальный театр. Вроде былого клуба Дворянского собрания. Где все знают всех. Где каждый рассчитывает получить то, ради чего он сюда пришел.

Не театр-бунтарь, не театр-мыслитель, не театр-экспериментатор. Здесь приветливые гардеробщицы обязательно приветят после спектакля. Ну, как? Понравилось? Приходите ещё!

И народ приходит. Ещё.

Но хочется все-таки большего: чтобы призвали к открытию мира, к со-переживанию.

В 73-м году словацкий драматург Освальд Заградник выпустил в мир пьесу «Соло для часов с боем». Притчу о том, как по пятницам в однокомнатной квартире Франтишека Абеля собираются пять немолодых людей и делают вид, что ничто в их жизни не меняется.

А теперь сообразите. Семьдесят третий год. Старики — ровесники века. За плечами у них — две мировые войны, и новая власть в Чехословакии, и недавняя Пражская весна. Есть, что вспомнить, и есть, на что ориентироваться. Былое — точка опоры; былое то, что следует сохранить.

Нынешние старики — дети послевоенных лет. Им-то о чем печалиться? Что беречь? Во имя чего они собираются по пятницам? С кем воюют? Что защищают? Во что верят? На что надеются? Это немало — 52 дня в году утверждать в качестве права на жизнь свое собственное представление о бытии. Конфликт отцов и детей? Стремление стариков одолеть неотвратимое движение времени?

Каждый раз перед приходом друзей Франтишек Абель просит внука убрать с глаз долой напольные часы, чтобы ничто не напоминало о движении стрелок по циферблату. Освальд Заградник назвал свою пьесу комедией, словно напоминая о еретике Чехове, который «Чайку», «Три сестры» и «Вишневый сад» тоже счёл комедиями.

Причуда драматурга? А может, Заградник вслед за Чеховым увидел изначальное несовершенство жизни и предложил публике сочувственно улыбнуться, наблюдая за тем, как пожилые люди пытаются сохранить себя в мире, который их отринул?

Никита Рак, постановщик пьесы, наверное, тоже размышлял о природе комического, обращаясь к истории людей, у которых жизнь выбила почву из-под ног, а они, бедолаги, отважно сопротивляются.

А может, комизм представления как раз в том и заключается, что старики искренне заблуждаются, будто способны спастись от тягот настоящего, сбежав в неотменимое прошлое? Может ли иллюзия быть спасительной? Судя по спектаклю, Никита Рак отрицательно отвечает на этот вопрос.

Старикам тесно в их приютских кельях.
Старики жаждут свободы.
Старикам хочется общаться с друзьями.
Старики не понимают, что их свобода жить так, как хочется, ограничена пространством тесной однокомнатной квартирки, которую им предоставляет Франтишек Абель. Раз в неделю — по пятницам.
Старость должна быть мудрее?

Убогий интерьер — диван, стол, стулья. Поношенные одежды. Потрёпанные лица. Громадная луна, заслоняющая полгоризонта в начале каждого действия, подтверждающая неизбежность течения времени (художник-постановщик Полина Рак).

Старики придумали своё прекрасное прошлое и с этой иллюзией не спешат расставаться. Им вообще спешить некуда. Им хорошо среди близких людей.

II Мандельштам, оказавшись в ссылке в Воронеже, взывал: «Читателя! Советчика! Врача! На лестнице колючей разговора б!»

Герои пьесы маются от одиночества. Одно спасение — еженедельные встречи с друзьями.

Никита Рак широким жестом режиссёра бросил под ноги действующим лицам обширное пространство кольцовской сцены.
Поговорить хотите? Извольте!

И старики выходят на авансцену, придавая бытовым репликам многозначительность. Они хотят докричаться до тех, кто готов выслушать. Чехов, начиная с «Чайки», отметил эти парадные выходы актёра на авансцену. Хочется быть услышанными — говори внятно и по существу.

И Никита Рак всё это знает.

Герои старательно тянутся к авансцене. Чтобы обратили внимание. Чтобы не забыли. У каждого из тех, кто собирается по пятницам в квартире Франтишека Абеля, есть своё дело. Своё право на голос в этой жизни. Внук спрашивает у деда:
— А какая польза будет для людей, если пан Райнер заберётся на эту башню?

Дед отвечает:
— Когда Райнер одолеет эту башню и доберётся до часов, время их сдвинется. К ним вернется голос. Ты слышишь, к ним вернется голос!

Мудрый Франтишек Абель знает, что говорит. Право на голос — это право на жизнь. Так хочется утвердиться в этом праве.

III Думается, Освальд Заградник слукавил, назвав свою пьесу комедией. Никита Рак формально с драматургом спорить не стал — комедия так комедия.

Оно и верно: мольеровский Журден 40 лет говорил прозой, не подозревая об этом, и — ничего, жив остался герой пьесы. Главное для режиссёра, как считал Рольф Лунубакка — «верность произведению». Пусть будет так.

И все-таки трагикомическое начало в пьесе Освальда Заградника ощутимо, и это принципиально. Трагикомедии свойственны открытые финалы — жизнь неисчерпаема. Поди догадайся, чем всё завершится.

Может, в этой открытости восприятия и кроются эмоциональные ресурсы спектакля, разыгранного Кольцовцами? Я говорю об этом потому, что этот спектакль может дать больше.

Не достает лицедейства. Лёгкого куража. Лёгкой самоиронии.

Драматург назвал свою пьесу «Соло для часов с боем». Сижу и жду, что каждый герой противопоставит Времени свою сольную партию. В спектакле занято десять актеров («Соло» играется двумя составами), но после первых представлений запоминаются только трое — Анатолий Гладнев (Франтишек Абель), Валерий Блинов (Райнер), Вячеслав Бухтояров (Хмелик). Остальные трудно различимы.

Явно не знает постановщик, что делать с молодыми Павлом (Дмитрий Жуков) и Дашей (Жанна Бражникова). Конфликт отцов и детей режиссёра явно не интересует, а ничего взамен не придумано. Молодые бездумны? Жестоки? Наивны? Эгоистичны?
Нет, молодые просто никакие. Люди без будущего. И это — трагедия.

К сожалению, всё это в спектакле не играется. Даша весело примеряет подвенечное платье пани Конти. Но ведь свадьбы-то не было. Предостережение-напоминание о несбывшейся мечте пани Конти? Не дано Даше это понять.

Жанр трагикомедии требует ювелирной актерской работы. Но зрелище выглядит достаточно однообразным. И не потому, что скудноват интерьер квартиры пана Абеля, а потому, что не хватает красок в истории о том, как пять немолодых людей пытались одолеть время.

Ладно — забудем об исторической хронологии (Заградник рассказал историю ровесников XX века), — воспримем «Соло….» как размышление о дне нынешнем. О наших взаимоотношениях с вечными ценностями повседневности — добре, стойкости, любви, верности исповедуемым принципам. И — наверное, для многих — о горечи разочарования.

Что-то из задуманного не состоялось, не сбылось. Почему? Откровенно говоря, я так и не понял, чем мне должны быть интересны эти пять немолодых людей, обменявших реальность на мечту? Скучные, малопривлекательные люди, у которых нет ни прошлого, которым можно было бы дорожить, ни настоящего, к которому можно было бы относиться с интересом.

Хорошие актёры Кольцовского не открыли мне ничего такого, что объяснило бы, ради чего они по пятницам собираются в тесной квартирке.

А может, Никита Рак опровергает Освальда Заградника? А лукавый часовщик Райнер нарочно никак не доберётся до циферблата городских часов, чтобы время не двинулось размеренно вперед? Ведь тогда обнаружится духовная несостоятельность этой пятерки, которой просто нечего сказать окружающему миру?

И тогда появилась совсем уже крамольная мысль: а может, театр хотел высмеять напраслину мечтаний, иногда так спаситель¬но выглядящих на фоне унылого существования и морального разора?

Может, скептик Никита Рак хотел сказать: «Не кичись, человечество, своим прошлым; не живи надеждами на будущее. Все в мире — блажь и оскорбление собственной души».

Я не знаю… Но повод для размышлений есть.

фотограф — Валерий Драбов