Май подарил воронежцам возможность ретроспективного знакомства с творчеством замечательного, рано ушедшего из жизни, художника-сценографа Юрия Гальперина.
В областном художественном музее им. И.Н. Крамского состоялась выставка его работ. Для Воронежа это событие редкое. Несколько поколений воронежцев едва ли смогут вспомнить, что когда-либо в нашем городе проходили персональные выставки театральных художников. Подобные вернисажи очень сложны в организации и очень непривычны для восприятия. Они заставляют по-новому воспринимать театр,образный строй спектакля, роль художника в его создании. Воронежская публика мало подготовлена к подобным показам.
Интерес, который вызвала данная экспозиция, вполне объясним. Творчество Юрия Гальперина тесно связано с воронежскими театрами. Какие-то спектакли, в которых Гальперин был сценографом, уже ушли из репертуара, и о них остались лишь воспоминания. А какие-то ещё продолжают жить на театральных подмостках, как, например, «До и после» и «Калека с острова Инишмаан» в Камерном. Всякая выставка художника заставляет увидеть то, что ускользало от взора в привычной обстановке, собрать фрагменты творчества в единую картину, понять личность мастера, который всегда оставался вне зоны непосредственного внимания, вне личного присутствия на сцене. Он создавал неповторимое и живое пространство, он одевал сценические образы в материи собственного вдохновения, он окружал зрителя аурой волнительного ожидания. Он был и не был одновременно. В афише, в программке, в стилистическом прочтении декораций, в каждой сценической вещи было присутствие художника, внешний облик которого не был знаком большей части зрительской аудитории.
Художник, который приходит работать в театр, способен обрести широчайшие возможности творческого воплощения. Арсенал его художественных средств становится значительно богаче, чем у обычного живописца. Кроме привычных инструментов выражения творческой идеи, бумаги, карандаша и красок, ему приходится иметь дело с неповторимой природой актёров, с их темпераментом, жизненной установкой, пластикой движения. И если обычному художнику порой бывает достаточно обладать тонким и проницательным взглядом, чтобы обратить рисовальные навыки в новую и интересную картину, то в театре этого будет явно недостаточно. Сценограф работает ещё с текстом и замыслом режиссёра. При этом он должен быть в своих эстетических суждениях в достаточной степени свободен от других создателей спектакля. Только эта свобода может дать возможность театральному декоратору направлять свою работу не по пути иллюстрирования режиссёрской идеи, а по пути художественного союза со всеми участниками постановки.
Творческая орбита Юрия Гальперина всегда складывалась в зоне притяжения талантливых и склонных к эксперименту режиссёров. В разное время он работал с Михаилом Бычковым, Леонидом Хейфецом, Сергеем Женовачом, Адольфом Шапиро, Георгием Цхиравой, Валерием Саркисовым и другими мастерами. Эти взаимоотношения высоко ценились творческими партнёрами. Особое видение драматургического материала, свойственное этому художнику, становилось стимулом и для режиссеров в их прочтениях пьесы. Тонкий вкус и огромная культурная база Гальперина были гарантом успеха постановки.
Почти четверть века назад одним из первых спектаклей с участием этого художника, который мне довелось увидеть в нашем ТЮЗе, была «Шарманка» по Андрею Платонову. Общественная редколлегия литературно-публицистического приложения «Поколение», в состав которой я тогда входила, проводила круглый стол по поводу премьерных показов «Шарманки». Разумеется, что одним из важных вопросов обсуждения был вопрос о художественных решениях спектакля сценографом Юрием Гальпериным. Его творчество тогда воспринималось тюзовскими актёрами Анатолием Абдулаевым и Александром Тарасенко, участниками круглого стола, как одна из главных удач спектакля. Абдулаев подчёркивал самостоятельность и прозорливость творческого прочтения художника: «В гальперинском театральном зеркале кто-то может и себя увидеть. Художник прямо-таки заставляет увидеть: и себя, и всё, что мы сейчас читаем о сталинщине, о брежневщине…Я уверен, что таких художников мало. Мы работали со многими одарёнными людьми, но Гальперин – художник от бога». Концентрированность творческого прочтения, предложенного создателями спектакля, позволила говорить о параллелях между Платоновым и Гоголем. «И у Гоголя, и у Платонова ставятся проблемы не одного человека, не конкретной страны – а проблемы вселенские. И вот Гальперин, молодой человек, сумел это прочесть и выразить». Доверие и уважение к художнику со стороны актёров – очень важное условие творческого союза.
В Воронеже у Гальперина такой союз состоялся. И это одна из причин ярких постановок с его участием, получивших высокое одобрение и у публики, и у профессионалов. Как, например, «Дядюшкин сон» в постановке Камерного театра, который был отмечен на всероссийском театральном конкурсе «Золотая маска».
Пространственное видение – важнейшее качество театрального художника. Создавая иллюзию переноса из ограниченного пространства театрального зала в предполагаемый мир драматургического действия, сценограф помогает зрителю за цепочкой сюжетных актов увидеть то, что составляет суть человеческой жизни. Гальперин всегда искал идеальное соотношение точных деталей и условных, отсылающих к обобщениям образов. Субъективизм творческой манеры Гальперина подмечал Михаил Бычков: «Он человек необыкновенной фантазии, склонный всякий раз к созданию своего неповторимого мира, а не просто иллюстрации идеи, эпохи, режиссерской концепции. Он сначала создает свою планету, а потом уже переселяет на нее Шекспира, Островского или Мольера. Для того, чтобы режиссеру сотрудничать с Гальпериным, нужно понимать не только прикладную функцию декораций, но и их самоценность».
Сценические декорации Гальперина не перегружены этнографическими, бытовыми или историко-культурными подробностями. Пространство спектакля не должно ограничивать действия героя. Оно его естественное продолжение, не замечаемое сценическим персонажем, как воздух. Подлинные свобода и несвобода проявляются внутри человека, в его выборе и поступке. Задача художника помочь выявить эту экзистенциальную сущность.
О видении сценографом свободы красноречиво говорит Полина Бахтина. Работа над визуальным решением спектаклей театра «Практика» дала возможность ей понять природу творческих задач театрального художника: «Чудо, когда ты придумываешь и рисуешь некий мир, а потом в этом мире можно жить, ходить и трогать его руками. Театральный художник потрясающе свободен, он может воплощать самые безумные идеи, и никто не попросит «добавить брендинга» или «поиграть шрифтами». И если книжный художник работает как отшельник в одинокой келье, то у сценографа наряду с этим есть возможность общаться с интересными и близкими по духу людьми».
Творчество сценографа, как и работа иллюстратора, имеет прикладной характер. Но это никогда не было для Юрия Гальперина препятствием к выражению своего видения драмы. Он выстраивал мир, в который должен был прийти герой со своей непростой судьбой.
Искусствовед Анаит Оганесян, непосредственно участвовавшая в формировании выставки «Пространства и образы Юрия Гальперина», высказала мысль о внутренней близости талантливого театрального художника с творчеством живописца, классика русского реализма. «Мне кажется знаменательным, что выставку разместили в музее имени Крамского: между этими художниками есть определенная перекличка. Крамской, как известно, любил жанр портрета, любил вглядываться во внутреннее состояние человека. А Гальперин так же всматривался в образы литературных героев и передавал их сущность. Ему была важна не сама декорация, а мысль, которая за нею стоит».
У Гальперина театральный персонаж представал в неповторимом изобразительном воплощении. Костюм, парик, грим подбирались как единственно возможные коды к тайникам сценического героя. Зачастую трактовка образа доводилась художником до гротеска. Уже в его эскизах можно увидеть высокую экспрессию и метафоричность образа, отражённых в костюме. Сценический наряд предстаёт живым, меняющимся, противоречивым. Костюм – не декоративная частность, а психологически точная, эмоционально заострённая сущность характера.
Экспрессия и условность выделялись критиками как наиболее отчётливые приметы гальперинской манеры творчества. Такую оценку, в частности, давала Алла Ботникова, посвятившая постановкам воронежских театров немало блистательных статей. Один из самых больших интересов у художественных критиков и историков театра вызывал спектакль «Дядюшкин сон». Серая и унылая обстановка существования персонажей разбивается насыщенным всполохом жабо на груди князя К. Эта яркая деталь по воле художника призвана была акцентировать внимание на парадоксах мира героев Достоевского. Режиссёрскую концепцию Гальперин продолжил точной визуальной метафорой. Мирок персонажей «Дядюшкиного сна» уподоблен комоду с множеством выдвигающихся ящиков, из которых выглядывают люди-марионетки.
В «Калеке с острова Инишмаан» роль важнейшей смысловой детали берёт на себя весло как символ желанной мечты покинуть далёкий и безрадостный кусок земли, в «До и после» – кровать как эпицентр пространства, с монотонно чередующимися чёрными и белыми полосами жизни.
Спектр творческих усилий сценографа широк и разнообразен. Он должен быть хорошим интерпретатором текста, психологом человеческих характеров, умелым технологом… Но, прежде всего, художником, живописцем. На выставке особой магией притяжения для многих были аппликации и темперные эскизы к спектаклям. Точные, очень выразительные колористические решения однозначно говорили о первенстве в творческом диапазоне художественных возможностей Юрия Гальперина живописного начала. Та же Анаит Оганесян вспоминает: «В первый раз я увидела Юрину работу в Воронеже. Это был «Дядюшкин сон», поставленный Михаилом Бычковым. Я на всю жизнь запомнила цвет этой декорации – терракотово-красноватый. А следующий спектакль был «Полонез Огинского» Леонида Хейфеца в театре им.
Станиславского в Москве. И я снова запомнила колорит – серо-зеленоватый, необыкновенно благородный».
Сам же Леонид Хейфец о своём знакомстве с художником говорил так: «Первый спектакль Юрия Гальперина – «Над пропастью во ржи» в Воронежском ТЮЗе – врезался в память. Очень красивая декорация, не красивенькая, а именно красивая и подлинная. Цвет стены – серый, глубокий. Настоящие соломенные кресла. Сочетание серого и «соломенного» запомнилось».
Цвет выступает не только точной и эмоционально выраженной мелодией образа, но нередко самим образом. Цветовое решение пространственных форм и костюмной пластики бывает настолько выразительным, что, действительно, позволяет зафиксировать хромообраз ярче и долговечней других решений сценической формы. Это даёт мне основание воспринимать воронежскую выставку работ Гальперина не только как документальное подтверждение уже состоявшихся спектаклей, но и как живописное явление, разворачивающееся здесь и сейчас.
Искусство театрального художника эфемерно, уходящий со сцены спектакль делает почти безвозвратным плоды творчества сценографа. После открытия выставки «Пространства и образы Юрия Гальперина» неожиданно возникло желание узнать о впечатлениях других ее посетителей, сохранить воспоминания о художнике, зафиксировать в памяти слова о замечательном творце, уходящем в небытие не только физически, но духовно. Было странное чувство, будто свидетельства людей, их впечатления, оценки, мнения могут создать воображаемый музей театрального искусства, остановить исчезновение такой недолговечной материи, как спектакль. Впрочем, слова в данном случае – не слишком надёжная гарантия памяти. Очевидно, что Воронежу необходима постоянно действующая экспозиция театрального искусства.
Тамара Дьякова
Фото Кирилл Першин
