Ветхие, полуразвалившиеся лодки на черной сцене. Такие еще можно встретить на старых черноморских причалах. Удаль бывалых рыбаков. Расположены полукругом, они – основная, и едва ли, не единственная декорация. Сначала эти лодки, а потом уже – черное пианино и полупрозрачный виниловый занавес, от которого отражается свет. Минимализм не смущает. Напротив, напоминает, что Чехов всегда стремился быть предельно лаконичным.
«Чем чаще ты заглядываешь на дно пропасти, тем внимательнее пропасть приглядывается к тебе».
Чеховская «Чайка» в постановке художественного руководителя театра драмы, заслуженного деятеля искусств России Владимира Петрова – первая русская классика на сцене обновленного воронежского Драматического театра им. Кольцова. Жанр пьесы определен автором как «комедия», но в ней смешное отсутствует. Нет даже Епиходова со сломанным кием и ловлей паука. Нет Шарлотты с глупой собачкой. И в тексте ни одной шутки, ни одной комической ситуации. Все серьезны, обижены, замучены. Тяжелые отношения, оскорбления, семейные скандалы, разбитая любовь, смерть ребенка Заречной, смерть ребенка Аркадиной. Полное разрушение семейных ценностей: у Шамраевых, у Аркадиной; у несчастной Маши с ее несчастным мужем-учителем где-то плачет грудной ребеночек; несостоявшаяся жизнь Сорина, Маши, Нины, Треплева… «Чайка» – это комедия человеческих взаимоотношений – так, кажется, расшифровывал определение жанра этой пьесы сам Чехов?
Театральный Воронеж ждал классику, и она состоялась. Изобилующая современными деталями и нюансами, но от этого еще более классика-классика, выразительная и волнующая.
Вот Маша, жена несчастного учителя Медведенко, в исполнении Анны Кикас садится за инструмент в первой сцене. Играет нервно, резко, эмоции бросает в зал, как руки на клавиши. Живая музыка всегда создает особое настроение, и уж подавно так получается, когда ее исполняют сами актеры. Петров отводит звуковому оформлению в спектакле отдельную и очень важную роль. «Это с того берега»– с улыбкой комментирует Аркадина, стоя на берегу озера и заслышав невесть откуда прилетевшие мелодии. «Тот берег» вообще является крайне активным и в каком-то смысле символичным участником спектакля. Словно дразнит вечно спорящих о высоком искусстве и литературе соседей. То нынешней клубной музыкой по нервам шарахнет, то шансоном побалует. Часто музыкальный выбор «того берега» отражает настроение героев пьесы в преобразованной, даже трансформированной форме.
Константин Треплев в незаурядном исполнении Егора Козаченко горяч и амбициозен, он уверен, что талантлив. Однако как только на сцене появляется Нина Заречная (прекрасная работа Алевтины Чернявской), мы начинаем понимать, что для режиссера в кольцовской постановке литературное дарование главного героя стоит все-таки на втором плане, что, впрочем, соответствует замыслу автора. Чехов в одном из своих писем говорит о «Чайке» так: «Можете себе представить, пишу пьесу… Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви». Пять пудов любви! Треплев влюблен в Нину Заречную, он без ума от этой девушки. А она? Да, Нина пока вроде бы тоже отвечает на его чувства, но, кажется, думает, что литератор из Треплева – никудышный, она сама говорит об этом Константину: «В вашей пьесе трудно играть. В ней нет живых лиц. В вашей пьесе мало действия, одна только читка». Так ругать пьесу в глаза автору за минуту до премьеры..? Это очень жестоко. Нина слишком критична для влюбленной девушки. А вот Маша, влюбленная в Треплева, просит Нину: «Прошу вас, прочтите из его пьесы!», на что получает ответ: «Вы хотите? Это так неинтересно!»
Заречная мечтает о театре, хочет стать актрисой, и – отказывается произнести монолог? Кокетничает? Хочет, чтобы уговаривали? Могла бы найти любой предлог, чтобы отказаться, пусть даже самое тривиальное легкое недомогание. Но так пренебрежительно отзываться в этот момент о пьесе близкого человека – по сути, предательство. Но Треплев не чувствует этого, не видит и не слышит ничего. Будь ему известно заранее, что маленький спектакль возле озера, в котором «наверняка полно рыбы», раз и навсегда сначала перевернет его жизнь, а потом и вовсе отнимет ее – стал бы он его разыгрывать? Новаторская пьеса Константина, попытка «новых форм», как он их называет, вызывает двоякую реакцию зрителей. Нина читает вступительный монолог то писклявым голосом, то низким контральто, разводит огонь и сминает в руках скорлупу от яйца. Вообще яйцо – символ зарождающейся жизни, чего-то нового, возникает в постановке не единожды. «Я убил вам чайку» – произносит Треплев по ходу развития сюжета и с отчаянием швыряет яйцом об пол, да так, что оно разлетается всмятку. На тот момент он уже практически живой труп. И дело не в том, хороша его пьеса или нет, здесь главное другое – его не захотели слушать, не пожелали оценить и понять, попросту уничтожили милыми насмешками в самом начале – и кто? Самые близкие люди. Смерть Треплева в постановке Петрова показана очередным символом: липкая лента, скотч на животе Константина, словно пластырь, которым залепили обрезанную пуповину, оказывается у него на лице, Треплев заклеивает себе скотчем рот. Главный герой решает замолчать. Как известно из пьесы – уже навсегда. Константин Гаврилович в трактовке Петрова, в отличие от многих других постановок «Чайки», умирает не за кулисами, а на сцене, заворачиваясь в оболочку домашнего пледа, закрывается мягкой скорлупой – так и не вылупившись. Закончив свою жизнь в одной из тех самых обшарпанных лодок, напоминающих об удали бывалых рыбаков.
В «Чайке» мы видим слаженный актерский ансамбль, молодые актеры гармонично существуют рядом со своими маститыми партнерами, но особо хотелось бы отметить несомненную удачу – это роль Аркадиной в исполнении заслуженной артистки России Ольги Рыбниковой. Блестящая работа! Аркадина кокетничает, цитирует чужие фразы, ей не больно, а забавно, чиркает спичками возле пороховой бочки, провоцирует сына. Ведь она актриса, поэтому прекрасно знает, как больно ранят даже перешептывания в зале, не говоря уж о шелесте фольги от конфетных фантиков. С Тригориным она романтичная (конечно, молодящаяся), привычно лгущая каждую минуту. Бровки, реснички, губки, голосок, грим, пудра, словечки, игривость… Но рядом – сын, и знают все, что ему уже четверть века стукнуло. А это значит, черт возьми, что ей, несмотря на все ухищрения, не удастся скрыть свой возраст, пока он рядом. Круто сплетенный клубок противоречий. Сложная психологическая работа, но Ольга Рыбникова справляется с ней просто ювелирно.
Второе действие спектакля оформлено в другой цветовой гамме. Все намного темнее, а диалоги все чаще уводятся с авансцены на задний план. Там установлен длинный стол, завешанный черным полотном, появляется атмосфера некоего дуэльного клуба, а может, это еще один из символов, олицетворяющих тайные закоулки душ, которые персонажи прячут даже от себя. «Я – чайка, чайка» – Нина повторяет эти слова, как заведенный механизм, даже по внешним признакам видно, что с ней произошли чудовищные метаморфозы. На протяжении всего действия Нина была облачена в светлые, воздушные наряды – ни дать, ни взять – птица, способная покорить небо. Но в своем последнем монологе, если она и похожа на чайку, то только на больную, рухнувшую в воду с большой высоты. Заречная появляется на сцене в длинном дорожном плаще, вода стекает с волос и одежды, косметика размазана по лицу. Ее бьет крупная дрожь, которую можно было бы объяснить волнением от встречи с прошлым. Да вот только спрятанный в складках плаща шприц, наполненный морфием, не дает этого сделать. Да, Нина Заречная, обманутая Тригориным – теперь неудачливая третьесортная актриса и наркоманка. Зрителя выводят на сильный, почти хичкоковский финал. Силуэт чайки, сложенный подрагивающими руками из бумажного листа. Еще один символ. Хрупкость и легкость. Бумажная чайка сожжена Константином в небольшом ведерке. Кстати, в том самом, в котором разводила огонь Нина, читая начальный монолог пьесы Треплева, а Тригорин использовал его как садок для пойманной на озере рыбы. В финале спектакля на сцене – только знакомая уже нам лодка, где на дне лежит страшный зеленый сверток из пледа, да подлинный монолог какой-то современной девушки, которая бесцветным, лишенным всякой эмоциональности голосом рассказывает свою историю, которая во многом напоминает судьбу Нины Заречной. Весьма впечатляющий эффект.
«Чайка не вьет гнездо, а кладет яйца просто на берегу.
А люди идут, смотрят, но не замечают. Вдруг под ногой – хрусть!
Оглядываешься: желток растекся.
И жалко – напрасно погубил.
И досадно – я же не хотел губить, я просто не видел – я не виноват.
Но почему-то совестно. А совесть никогда не ошибается. Значит, виноват.
По берегу озера с названием «Чайка» уже второй век ходят люди. Смотрят на облака, на луну, на седьмое небо. Все драматургические яйца передавили».
Хорошо, когда кто-то может научить внимательно смотреть себе под ноги. У Владимира Петрова это получилось.
Екатерина Кочетова
Иллюстрация Вероника Злобина
