Субъективный обзор воронежских театров. Часть 6.
Полный обзор см. на странице…
Предвижу шквал критики в свой адрес, но в заключительной части обзора считаю нужным сразу обозначить свою позицию: мне неинтересен нынешний Камерный театр. Я считаю, что он находится в творческой стагнации, и какого-либо прогрессивного развития от этого учреждения ждать не имеет смысла – во всяком случае, в ближайшие два года. Здесь важно сделать акцент на том, что я говорю исключительно о творческой составляющей. Менеджмент, инфраструктура и прочие административно-хозяйственные вопросы в Камерном решены грамотно, в отличие от некоторых воронежских и множества российских провинциальных театров. Иными словами, я отнюдь не против существования Камерного в нынешнем его виде. Наоборот! Прекрасно, что в городе появилось ещё одно великолепное театральное здание, работает высокопрофессиональная труппа, есть выставочные залы, чудесное кафе – созданы все условия, чтобы приличная публика чувствовала себя здесь комфортно. Но, к моему сожалению, появилось и то, чего не было в Камерном первого его десятилетия. Это характерная культурно-досуговая атмосфера. И хотя перечень названий спектаклей в репертуарной афише ещё взывает к творческим истокам прежних лет, всё это уже выглядит как академическая претензия коммерческого театра.
Михаила Бычкова в своё время героем наших дней сделала та часть воронежской интеллектуальной общественности, которая, так или иначе, группировалась вокруг ценностей, транслируемых радиостанцией «Эхо Москвы» образца нулевых. Приехав в Воронеж из Иркутска на должность главрежа ТЮЗа с группой своих актёров-сподвижников, Бычков практически сразу обозначил новый в ту пору для нашего города жанр интеллектуального театра. В практическом применении это означало, что для постановок Михаил Владимирович брал материалы сложные, глубокие – философской и психологической направленности, причём они зачастую изначально не были адаптированы к театру. К удовольствию воронежской интеллигенции на афишах ТЮЗа появились имена представителей современной зарубежной литературы, которых не ставили в других театрах по определению. Спектакли были технически точны и глубоки по содержанию, а работа талантливейшего художника Юрия Гальперина обеспечивала постановкам неизменно блестящую визуальную концепцию.
О Бычкове в ту пору воронежские журналисты и критики писали много, но основную мысль этих публи- каций можно было выразить всего одной фразой: «Бычков совершил революцию в воронежском театральном пространстве, которая никому ранее не была под силу». Авторы в своём большинстве не объясняли содержательную часть этой революции, однако постоянно намекали на что-то глубокое и значимое. Впрочем, критики и журналисты тогда ещё не успели привыкнуть к Бычкову, а потому старались в это самое глубокое и значимое не вторгаться, дабы, не дай бог, не выглядеть глупо, и обходились лишь общими определениями, что-то вроде «талантливейший», «ни с кем несравнимый», «один из выдающихся режиссёров нашей эпохи» и так далее. Природная скромность Михаила Владимировича уже тогда не позволяла ему вмешиваться в работу тружеников пера и делать какие-то правки.
Бычков не сумел закрепиться в ТЮЗе, он и по сути своей был камерным человеком. Определив для себя тот небольшой круг актёров, с которыми ему было интересно работать, он оставил на творческой периферии оставшуюся часть труппы. Обстановка в ТЮЗе стала накаляться, а поскольку Михаил Владимирович тер- петь не мог выяснений отношений в пределах физической досягаемости собеседника, то предпочёл гордо удалиться в никуда, тожественно пообещав вернуться. Нужно отдать должное целеустремленности и воле Бычкова: он практически всегда добивался намеченных им целей, и обещанное возвращение в воронежское театральное пространство состоялось. Оно оказалось поистине триумфальным. Ценой неимоверных усилий Михаил Владимирович практически на пустом месте создал маленький театр на Никитинской – территорию своей души. А вскоре Камерный театр территорией своей души стала называть практически вся воронежская интеллигенция.
Сейчас я напишу то, что многие посчитают крамолой. С моей же точки зрения, это печальный парадокс. Дальнейшему развитию режиссёрского дара Михаила Владимировича помешала исключительная симпатия губернаторской четы Гордеевых, причём они явно не желали такого результата. Как известно, самое серьёзное испытание для творческого человека не водой и огнём, а медными трубами. Алексей Васильевич с супругой посещали местные театры и быстро определились с местом своего постоянного паломничества – им и стал воронежский Камерный театр. Когда твоими самыми преданными поклонниками становятся первые лица региона, это ко многому обязывает. Но при этом многое становится и доступным. Гордеевы не скрывали доверия к Бычкову как весьма профессиональному деятелю культуры и талантливому режиссёру, они ждали от него многого. Окрылённый доверием, Бычков не заставил себя долго ждать: яркие и масштабные проекты вроде Платоновского фестиваля посыпались, как из рога изобилия, доверие губернаторского верха становилось всё более сильным и, кажется, достигло своего апогея. Строительство с нуля нового современного здания театра под конкретного человека – беспрецедентный случай в воронежской новейшей истории.
Надо сказать, что вообще все театральные процессы после прихода Гордеева в Воронеж испытали мощный импульс, но всё-таки одной из самых заметных фигур здесь, разумеется, стал именно Бычков, ощутивший свое привилегированное положение благодаря исключительному отношению со стороны власти и сознательно решивший сделать Камерный модным местом для местной элиты. Следующим шагом он поставил на театральный конвейер ироническое восприятие повседневности и адаптировал к нуждам своей целевой аудитории отечественную буржуазную бунтарскую повестку. Многие критики восхищались тем, что в его спектаклях последних лет наша повседневная жизнь всегда отмечена налётом сатиры. Но справедливости ради следует сказать, что это заслуга не Бычкова, а самой нашей повседневности, которую как ни ставь и как ни описывай – все будет сатирою. Просто Михаил Владимирович понял, что создавая впечатление протестной, критической активности, спекулируя на некоторых абсурдных явлениях советской и ранней постсоветской действительности, он всегда будет в тренде и почёте у своих зрителей. Понял и взял на вооружение, сделав своеобразной «фишкой» Камерного театра.
Как это выглядит внешне? Целевая аудитория лучше всего запоминает стратегически верно расположенный маркер. Бычков, будучи чутким и далеко не глупым человеком, эти маркетинговые аксиомы применил в своей художественной практике, поэтому визуальный ряд едва не всех спектаклей Камерного театра формируется вокруг намёков (а то и вполне конкретных указаний) на современные реалии с теми самыми узнаваемыми маркерами. И дело даже не в актуальных и привычных сегодня атрибутах (вроде мобильных телефонов, современных костюмов и так далее) – это как раз довольно стандартный творческий приём. Речь о том, что каждый мобильный телефон и каждый современный костюм непременно создают несколько аллюзий, хотя бы одна из которых – на очень конкретную ситуацию из на- шей реальности. Именно о таких решениях потом в качестве примеров с удовольствием вспоминает аудитория, делясь впечатлениями от того или иного спектакля: «Знаете? Бычков-то опять отличился, жутко критически и смело описал нашу ужасную действительность, и всё так натурально, необычайно узнаваемо…»
Именно поэтому нынешний Камерный театр – как коммерческий проект – работает с надёжностью хорошо смазанного механизма. Бычков умело поддерживает образ рафинированного интеллектуала и адепта современного театра, всё это симпатично гламурной аудитории, полагающей себя нынешней социальной нормой. При этом Михаил Владимирович не делает почти ничего, что могло бы идеологически раздражать воронежский мидл-класс и региональную власть: у него трудно найти, например, высказывания о политической системе и вообще о чём-то таком, что толкнуло бы его на опасную тропинку между «своими» и «чужими».
Поэтому светская публика считала, и будет считать такую позицию наиболее уместной. Дело в том, что людям, лояльным к окружающей действительности в силу стабильного социального положения, тоже иногда хочется… м-м-м… ударить по ней ломом. Но поскольку каждый понимает, что в реальности это невозможно (да и не нужно), то просвещённая публика прибегает к некой сублимации: «лайкает» остросоциальные посты в фейсбуке, превозносит «Левиафана» Звягинцева не за кинематографические достоинства, а за политическое высказывание, аплодирует идеологической смелости и стойкости Виталия Манского, а не его таланту документалиста. На воронежской же земле данную сублимационную зону занимает как раз Бычков со своим театром. Поэтому у Камерного в последнее время существенно изменилась аудитория, туда стаями полетели клерки всех уровней – то есть люди, которые, во-первых, считаются «белыми воротничками», а во-вторых, являются лояльными действующей власти. Вот это и есть новые, типовые поклонники нынешнего Камерно го театра, пришедшие на смену малоимущей городской интеллигенции: невротизированные городские служащие, которым «выпустить пар» помогает свой по духу режиссёр, они его панибратски считают интеллектуалом сродни себе.
Михаил Бычков, будучи очень чутким бизнесменом (и куда более тонким психологом, чем его аудитория), давно понял, что в этом и есть его подлинное значение. И вот тут находится объяснение, почему Бычкову позволено в нашей области всё. Он работает на удержание норм взаимоотношений внутри региональной вертикали власти в сфере культуры, а те, кто заинтересован в сохранении таковых норм, это отлично понимают. Логика отношения региональной власти к Бычкову и его театру вполне понятна, даже если она и не артикулирована напрямую губернатором: пусть люди среднего класса внимают безусловно талантливому, делающему крепкие спектакли и фестивали Бычкову, получают информацию о культурном процветании Воронежской области из рук профессионального манипулятора, поскольку это надёжнее, чем позволить местным творческим кланам бесконтрольно и рефлексивно выяснять отношения, которые неизвестно к чему приведут. Таким образом, вседозволенность худрука Камерного продиктована обычным инстинктом самосохранения власти, но многие воронежцы по старой памяти всё ещё убеждены в том, что право на свободу высказывания Бычков заработал самостоятельно.
Уже сложно вспомнить тот решающий момент, когда Михаил Владимирович из театрального режиссёра в чистом виде незаметно начал превращаться в функционера от культуры, а Камерный театр стал не любимым детищем, но лишь одним из многочисленных проектов. Процесс начался – и, по моему убеждению, он явно не на пользу Камерному. Это стало заметно даже в интервью, которые Михаил Владимирович иногда даёт государственным СМИ: его реплики всё сильнее напоминают безжизненные выступления чиновника, а не театрального человека – достаточно сравнить их с яркими и образными выступлениями того же Туминаса или Райкина.
Но главное, появилось совершенно нетерпимое отношение к любого рода критике. Как правило, Михаил Владимирович объясняет её некомпетентностью журналистов или рецензентов, что тоже уже привычно. Но ведь даже рядовые зрители Камерного начинают уже играть в угадайку на предпремьерной стадии, обсуждая визуальную концепцию будущего спектакля, причём в смешливом, пародийном ключе: «Современный, небось, Годунов-то будет? Бояре обязательно с мобильниками? А Пимен говорить будет «…и летопись окончена моя…», сидя за компьютером, да? А в «Доходном месте» наверняка вместо трактира будет современный кабак с шансоном и полуголыми девочками? А дочки вдовы Кукушки- ной обязательно гламурные и в розовых тренировочных костюмах для фитнесса?»
И когда выясняется, что публика угадала, то объяснять критику некомпетентностью зрителя, не понимающего высокого концептуального стиля, скажем так, странно. Ведь это значит, что зрители привыкли к визуальному однообразию, что одни и те же приёмы предсказуемы и попросту надоели. Сценические штампы остаются штампами, даже если они модные.
Ещё более тревожно, что окружение худрука Камерного стало перенимать повадки своего патрона. Это хорошо заметно по репликам в фейсбуке в ответ на те же критические замечания: «Завидуйте уж молча!», «Журналист куплен врагами театра», «Статья явно заказная»… Ребята, это лексикон одиозных чиновников или депутатов, но никак не творческих людей. Вы начинаете путать театр с казённым присутственным местом.
Сложно для творческого человека пройти испытание огнем и водой, да. Но медными трубами во сто крат тяжелей. Философ Лао Цзы в своё время сказал: «Поднимаясь в гору, не бей ногами тех, кого обойдёшь по пути. Ты их еще встретишь, когда будешь спускаться».
