Вырванные страницы
Андрей Платонов. Личное дело: Научно-популярное издание /Составители О.Ю. Алейников, М.В. Бычков. Под общей редакцией чл.-корр. РАН Н.В. Корниенко. – Воронеж: Дирекция Международного Платоновского фестиваля, 2013. – 304 с.
Эта книга – уникальный проект дирекции Платоновского фестиваля. Неутомимый Михаил Бычков попытался соединить театральное пространственное мышление с житейскими бюрократическими реалиями, сопровождавшими в нашем городе конкретную человеческую судьбу. Подобный опыт этот режиссер уже предпринимал некоторое время назад, когда на сцене Камерного театра им была осуществлена постановка документального спектакля «Мандельштам». На сей раз была использована не сценическая условность, а фактурная конкретность изданной типографским способом книги-альбома. В соавторы этой идеи Бычков привлек воронежского филолога, обладающего редким умением читать документ, издателя интеллектуальной литературы Олега Алейникова. Так на свет появилась книга-представление о воронежском периоде жизни литературного самородка Андрея Платонова.
Эту книгу соавторы проекта выпустили в виде папки с надписью «Дело», в которой собраны и условно подшиты более ста документов, относящихся к судьбе одного человека. Для поклонников творчества Андрея Платонова это, вне всяких сомнений, уникальный коллекционный том, дающий представление об атмосфере, в которой происходило становление одного из самых сокровенных литераторов ХХ века. Темные краски различных спектров, которые использованы при оформлении этой книги, подчеркивают драматизм существования таланта на черноземной земле. И черное тиснение вдоль обложки – «Андрей Платонов. Личное дело» – лишь усиливает трагизм.
Однако чтение представленных документов рождает совсем иное чувство. Впервые, пожалуй, прикосновение к судьбе Платонова оставляет ощущение благополучного карьерного роста небесталанного и не просто лояльного, но очень любящего конкретную власть человека. Подобные личные дела вполне могли существовать в недрах тайной государственной канцелярии и на видных партийных чиновников, сделавших в дальнейшем служебную карьеру. Поэтому естественно, что для тех, кто читал платоновскую прозу, кто знаком с трагической судьбой писателя, знакомство с этими документами оставит ощущение недосказанности. Но, к чести составителей книги, они честно объясняют причины собственного умолчания.
«В наши дни существуют известные ограничения, установленные на выдачу «следственных дел» государством и отдельными должностными лицами, несмотря на протесты деятелей науки и культуры в защиту прав «потребителей архивной информации», – пишет в своем предисловии Олег Алейников. – Не все документы, связанные с деятельностью и творчеством Платонова, теперь доступны специалистам не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и здесь, на родине писателя, в Государственном архиве общественно-политической истории Воронежской области. Обнадеживает и отчасти утешает лишь то обстоятельство, что многое удалось сделать в годы, предшествовавшие этим запретам».
Подобная искренность оправдывает недосказанность и придает изданию черты не только давнего времени, но и сегодняшнего дня.
Метод как жанр исследования
Николаев К.Б. Гений русского рассказа: Жизнь и творчество Леонида Завадовского. – Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 2013. – 224 с.
В некотором роде, это тоже – «Личное дело». Еще один воронежский самородок – Леонид Завадовский, расстрелянный властями в 1938 году. Блистательный стилист («льдины, как белые собаки, бежали друг за другом, грызлись и визжали»). Создатель уникальной картины мира, в котором судьба человека напоминает судьбу загнанного зверя…
Сложилось так, что, в отличие от Андрея Платонова, творчество этого писателя продвигать на государственном уровне было некому. Писатель Завадовский жил и работал в глубоко провинциальной Усмани, где после его ареста и гибели остался и весь его архив. Пока была жива вдова, она хранила рукописи мужа, потом они попали в местный музей, где, вдалеке от столичных и областных исследователей и читателей, спокойно пребывают и поныне.
Воронежский исследователь Кирилл Николаев более года регулярно ездил в усманский музей, где скрупулезно переписывал страницы архива писателя, беседовал с местными знатоками его творчества, для того, чтобы все это потом включить в книгу. Миссия более чем благородна: теперь творчеством Завадовского можно заниматься, не выезжая в Усмань. О фондах писателя, хранящихся в музее, современный воронежский исследователь рассказал подробно и обстоятельно, опубликовав на страницах своей книги множество артефактов, связанных с жизнью писателя. И в этом смысле – издание уникально.
К сожалению, столь благая миссия оказалась несколько подпорченной попытками автора свести на страницах книги счеты со своими оппонентами. В результате чего едва ли не главной проблемой литературной судьбы «гения русского рассказа» стал… спор о том, был ли Завадовский расстрелян в Дубовке (как утверждают оппоненты Николаева) или в другом месте. Вот, к примеру, как излишне задиристая позиция автора разрушает структуру повествования:
«Автор этого фельетона, коли он считается писателем, волен выдумывать любые ситуации, – рассуждает Николаев о современном воронежском писателе М. Федорове, авторе рассказа «Дело Леонида Завадовского». – Важно, чтобы они были правдопободны. Однако, видно, Михаилу Федорову это – не важно: давно написано многими исследователями, что сотрудники НКВД расстрелы производили не в Дубовке, туда вывозили уже мертвых».
Дело даже не в стиле автора («волен выдумывать», но при этом чтобы «были правдоподобны» – тут, как говорится, или – или). Просто сводить восприятие творчества замечательного писателя к тому, где он получил пулю в затылок – в контексте данной книги не является признаком литературного вкуса. Это, если хотите, и есть тот самый вульгарно-социологический метод, против которого на словах так активно выступает в своей книге Николаев и который являет собой предельное упрощение причинно-следственных связей между социальными и бытовыми аспектами биографии писателя и его творчеством.
К сожалению, автору не удалось преодолеть зависимость от этого сугубо пропагандистского метода, что существенно обеднило книгу.
Потерять, найти и выжить
Бунеев Александр. Завтра, вчера, всегда: Роман. – Подъем, 2013, № 5, с. 3–111.
Ягодкин Александр. Гравитация: Рассказ. – Подъем, 2013, № 5, с. 146–159.
Прежде всего, поздравлю с творческой удачей редакцию «Подъема» – пятый номер этого журнала, вышедший к читателю в дни Платоновского фестиваля, не только довольно полно отражает стилевые поиски современной воронежской литературы, но и дарит читателям сразу несколько добротных произведений. Среди них особо отмечу роман Александра Бунеева и рассказ Александра Ягодкина.
Проза этих авторов – во многом полярна. Если герои Бунеева ощущают себя в обществе посланцами и миссионерами, то персонажи Ягодкина свое содержательное значение уже давно утратили. Вся их миссия сегодня свелась к адресу с городской пропиской и всем вытекающим из этого бытовым «прелестям». «Мы латаем действительность», – говорит герой его рассказа «Гравитация».
При этом разное мироощущение персонажей двух этих авторов отнюдь не отменяет общей для них тенденции: и проза Бунеева, и проза Ягодкина развивается под знаком бурных и трагических современных страстей. Политика, экономика, культура, которые прежде наполняли их газетные и журнальные тексты, на сей раз уходят на второй план, пропуская вперед напряженные человеческие истории.
И это притом, что проза этих авторов – разностилевая. Роман Бунеева подчеркнуто подстмодернистский. Весь сюжет крутится вокруг поисков исчезнувшей страны-России, которые ведет некто Алексей Петрович Нарышкин, «человек лет 40-45, в стильных очках, щегольски одетый». Острая фабула уходит в прошлое, детектив сохраняется лишь в той мере, в какой он просачивается в повседневность. Страна, у которой в очередной раз отрубили очередные полтора десятилетия вчерашней истории, исчезла, и найти ее для будущего можно лишь реанимировав какие-то родовые, архаические вещи. Например, человечность. «Страна без людей – пустыня, – рассуждает одна из героинь романа, актриса Серафима. – А народ без страны? Гонимая ветром толпа, внутри которой продолжается какое-то злое бессмысленное движение. Внутри пусто, как в ночной зимней степи, жестоко. Там каждый думает о себе, матери бросают сыновей, дети убивают родителей, там воруют еду у нищих, отнимают жизнь у стариков, калечат новорожденных еще в утробе, врут друг другу и себе, тонут в грехах и пороках».
Этот монолог смыкается с реалистическим (иногда до натурализма) рассказом Ягодкина. Здесь уже все спрессовано – сгущенная реальность, сильные чувства и яркие характеры. Рассказ о том, как один и тот же человек может безжалостно грабить и тут же щедро делиться последним. Нравственный компас сбит, но работает звериное чутье, которое подсказывает: быть последовательным нельзя, надо быть гибким. Словом, этакое экстремальное, точное пособие «как выжить в России». Пожалуй, для сегодняшней воронежской прозы, при всем ее стилевом разнообразии, именно эта тема и является основной.
Дмитрий Дьяков
