Круглые даты, смена веков, а уж тем более тысячелетий, неизменно склоняют людские умы к размышлениям на темы завершения эпохи. И разнообразным прогнозам относительно того, что будет после конца нашего времени.
Свой вариант постапокалиптического сюжета представил молодой воронежский художник Кирилл Гаршин: его персональная выставка «Wildpeople» («Дикие люди») открылась в начале ноября в галерее Х.Л.А.М.
Дикие люди – это как раз те, что населят Землю после исчезновения знакомой нам цивилизации.
– Она однажды исчезнет, вместе со своей инфраструктурой, социальными институтами, знаниями и культурой, – рассказывает художник. – И следующие поколения будут резвиться на ее бесконечных обломках, воспринимая как естественный ландшафт то, что когда-то было универсальным эквивалентом статуса этой цивилизации: абстрактные «сахарные бублики».
Кирилл Гаршин, получивший классическое образование в Воронежском художественном училище, не стал искать окольных путей – повседневность своих диких людей он изобразил в широкомасштабной живописи. На каждую из стен двух залов галереи приходится одно полотно (вернее, картон) – от полутора до четырех метров в длину и до двух метров в высоту. На них изображены панорамные пейзажи, заваленные руинированным мусором, и люди, проводящие свои жизни среди обломков былой жизни. Полотна сопровождают свободно размещенные в пространстве объекты – черные коряги, вторящие деревцам на картинах.
Размышляя о своих диких людях, художник попадает в очень широкий интеллектуальный контекст. Восьмидесятые годы прошлого века оставили нам концепцию «конца истории» Френсиса Фукуямы. Благодушно настроенный философ не мог представить дальнейших качественных скачков человеческого универсума – настолько неизбежным и самодостаточным ему представлялся тогдашний мировой порядок. Начало 21-го века принесло совсем другие настроения: лучшие умы планеты упорно пытаются выдумать будущее, радикально отличное от погрязшего в тотальном кризисе настоящего. Схожесть только в одном: по тем или иным причинам образ будущего никак не просматривается, речь идет даже не о развилках или альтернативах, а о полной темноте. Эта ситуация для человеческой истории нова. Античные времена жили в повторяющихся циклах. Христианская Европа знала с абсолютной точностью, что ждет ее впереди. Эпоха Просвещения сама выдумала идеологию своего развития. Утрата образа будущего – особенность именно нашего времени, и художники, конечно, не остаются в стороне.
Собственно, стратегии у художника в этой ситуации может быть три: своими действиями создавать будущее (авангард), пытаться осмыслить причины нашей слепоты (рефлексия) или упиваться эстетическими возможностями конца времени. Кирилл Гаршин идет именно третьим путем. Дикие люди для него – это возможность вообразить «очищенное» человечество, взятое по модулю, в состоянии невинности до грехопадения. Это пустое племя – не предмет воображаемой антропологии, а подмостки для множества жанровых сценок: от затейливой средневековой казни до тюленевых лежбищ людей в синих штанишках. Общий сюжет же неизбежно выстраивается в красочное размеренное копошение бесстрастных гоминид на бескрайней помойке. Картина, которую можно наблюдать на нашей планете и без всяких катаклизмов – нас направляет к такому будущему вполне поступательное движение, а не внезапные катастрофы.
Эстетическая игра художника в «диких людей» выглядит изрядно постмодернистской. Такого можно было бы ожидать от конца восьмидесятых годов, когда серия кризисов только разворачивалась и будущее, даже страшное, казалось заманчивым, интригующим сюжетом компьютерной игры, а не тем, что уже почти случилось. В наши крайне серьезные времена подобная вызывающая игривость смещается скорее в сектор коммерческого искусства, став для элит надежной иронической защитой от реальности.
Очень может быть, что художник если и хотел играть, то не в мусорный Вавилон, а в демонстрацию тонической сущности человеческих тел, «отпущенных» цивилизацией. Примерно как в сцене тюремного бунта из «Прирожденных убийц». Но это не вполне удалось. Возможно, из-за собственно визуальных ходов автора.
Такие крупные картины, да еще с многофигурными композициями, – весьма сложная задача. Решить ее Кириллу удалось не везде. Работы не складываются ни в железобетонные композиционные конструкции классических картин, ни во внешнюю небрежность мельтешения жанровых сценок. Человеческие узоры застывают где-то между сознательной иерархией образов, их динамикой и композиционной непритязательностью случайно брошенного фотографического взгляда. Многочисленные персонажи как будто собирались-собирались на групповой портрет, но передумали и начали разбредаться по своим делам. Вот в этом промежуточном положении они и зависают на пространных полотнах художника. Если бы это был тщательно выстроенный прием – можно было бы только аплодировать. Но визуальная интуиция подсказывает, что это скорее просто неумышленная несобранность произведений. Особенно это заметно на контрасте с одной работой: на ней меньше всего фигур (четыре и стадо козочек) – и здесь художник уверенно справляется с созданием пространства, сюжета, напряжения.
Кисть Гаршина не менее пространна, чем сами полотна. Живопись застывает где-то между эскизом, наброском и комиксом. В отдельных фрагментах это создает ощущение фотографии не в фокусе, в других – намеренно брутального рисунка, в третьих – мультипликационной обобщенности, а отдельными местами – вполне удачных живописных находок. Все это можно обнаружить в пределах каждой из работ, и неминуемо встает вопрос об осознанности такой методологической эклектики. И снова интуиция подсказывает, что это скорее следы непоследовательной руки, нежели твердого намерения. И самое простое тут объяснение – с художником плохую шутку сыграл гигантский формат его работ. С ним как раз все ясно. Эффект присутствия, панорамы, включения зрителя в пространство диких людей – это было бы достойной задачей для выставки. Но она предполагала бы и более технологизированный подход к рисунку. (Не экспериментируют же художники диорам? Они, наоборот, тщательно рассчитывают каждую деталь, прием). На «диорамный» принцип экспозиции указывают и объекты: вынесенные из полотен коряги, деревца. Они призваны распространить пространство полотен на реальное пространство галереи. Но, увы, живописная реальность слишком не выстроена, и вытягивание ее «наружу» лишь усиливает впечатление бутафории.
Но должны ли мы вообще оценивать работы Кирилла с точки зрения фигуративной живописи? Есть же разнообразная и насыщенная традиция живописи «плохой» – от Лейпцигской школы до американского “badpainting”.Но и в этом случае работам автора не хватает последовательности – они недостаточно «плохи».
Возможно, дело в том, что у Кирилла классическое художественное образование советского образца. И он находится с ним в ситуации антагонизма-преемственности. Отсюда и постоянные флуктуации в оптике, технике. Ситуация для России показательная и специфичная – в рамках последней Московской биеннале была целая выставка на тему современных художников с классическим образованием. Это отношения почти детско-родительского типа. Дальнейшее движение художника возможно, только когда бунт или влюбленность сменятся уважительным инструментализмом.
«Дикие люди» – уже вторая персональная выставка Кирилла Гаршина в галерее Х.Л.А.М. Первая, «Пределы адекватности», вызвала ощутимый поток обратной связи, работы были приобретены известным коллекционером, выставка производила достаточно цельное впечатление. То, что нынешний проект такого впечатления не производит – возможно, хороший знак. Художник не вступил на опасный путь «эффектной живописи на якобы актуальные темы», который еще никого никуда не приводил, кроме как в салон, и который столь любим публикой во всем мире. Тем интереснее следующие проекты художника, путь его развития, за которым, несомненно, будут внимательно следить воронежские, да и московские любители искусства.
Илья Долгов
