Центральная выставка Платоновского фестиваля «Обожаю всяческую жизнь!» помогла воронежцам по-новому взглянуть на знакомые со школьной скамьи картины «патриарха» соцреализма. И – сопоставить взгляд Дейнеки на современность со взглядом Андрея Платонова. Оба родились 115 лет назад в семьях железнодорожников (один в Курске, другой в Воронеже), позже перебрались в столицу и стали знаковыми фигурами эпохи. Каждый по-своему.
Дейнека – это «Оборона Петрограда» и «Оборона Севастополя», «Будущие летчики» и «Окраина Москвы. Ноябрь 1941 года», мозаики станций метро «Маяковская» и «Новокузнецкая». Это монументальность и размах, это продленный на десятилетия энтузиазм первых пятилеток, гимн здоровью, радости и великим свершениям. Если бы на его картине рыли платоновский котлован, у зрителя не осталось бы сомнений в том, что всеобщий пролетарский дом вырастет в кратчайший срок. По крайней мере, такой образ Дейнеки остался в массовом сознании. Ордена Ленина и Трудового Красного Знамени, россыпь медалей и премий, высокие посты в Академии художеств СССР – внешнее признание заслуг, в наши дни способное скомпрометировать деятеля культуры. Обласкан властью – значит, конъюнктурщик и махровый соцреалист.
И вот параллельно с ним творил Андрей Платонов, попавший в опалу еще до Великой Отечественной, заново открытый в перестройку. Его более или менее знакомая читателю проза («Епифанские шлюзы», «Чевенгур», «Ювенильное море»…) и малоизвестные пьесы (в Воронеже, между прочим, поставлены три – «Дураки на периферии», «14 красных избушек» и «Шарманка») до сих пор могут показаться крамольными. Его герои – «сокровенные люди», подхваченные ветром революции, – строят будущее, где должна быть счастлива каждая былинка, но отчего-то все больше гибнут в пустыне существования. Платонова не печатали, фактически лишили сына, вынудили обратиться к Сталину с отчаянным письмом – но не сгноили в лагерях, не расстреляли, как многих литераторов, имевших несчастье быть талантливыми и честными. Продержали на «голодном пайке» до смерти.
Платонов был кандидатом в члены РКП(б) в 1920-м, отошел от нее через год, но, как считается, до конца дней верил в идеалы коммунизма. Дейнека, что удивительно, в партию принципиально не вступал. И, по мнению специалистов, вряд ли «прогибался» под систему.
«Посмотрите на его смелый, уверенный автопортрет (крепкий мужчина в распахнутом халате – прим. авт.) и на дату – 1949 год! Но не все у мастера складывалось гладко, было и личное потрясение, связанное с властью. С 1949 по 1952 год он возглавлял Московский институт прикладного и декоративного искусства, который на волне ждановщины объявили «рассадником формализма». Дейнеку сняли с поста, унизили его друзей и учителей… Он ушел в преподаватели и, хотя был вице-президентом Академии художеств, уже наблюдал процессы как бы со стороны, работал с некоторой иронией. Его поздние произведения менее удачны: поменялась среда, контекст. Один из английских искусствоведов сделал замечательное сравнение соседних станций московского метро – довоенной «Маяковской» (с мозаичными панно Дейнеки конца 1930-х годов – прим. авт.) и послевоенной «Белорусской». Не надо быть экспертом, чтобы понять, как различается их декор. Дейнека оказался в жутком окружении академиков, которые творили в кондовом стиле соцреализма, и финал его биографии несет отпечаток этого пресса. Хотя сам художник был все-таки вне идеологии».
Так сказал Игорь Припачкин, директор Курской картинной галереи имени Дейнеки. С этим мнением зритель волен спорить, но нельзя не признать, что подобранные для Платоновского фестиваля 34 работы Дейнеки – картины из Третьяковки и Курска, агитплакаты вроде «Ударник, будь физкультурником!», макет фрески – поражают, прежде всего, мастерством. Не думается ни о каком политическом и общественном переустройстве при взгляде на «Футболиста», взлетевшего к шпилю старинного здания, или на поэтичные натюрморты, или на полотна с покорителями неба. Естественно, кураторы сделали акцент на довоенном, наиболее оригинальном и ценном наследии художника. Оно впервые представлено в таком объеме вне столицы.
Название выставке дала строчка из стихотворения Маяковского «Юбилейное»: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» – пожалуй, жизнелюбие и было некой доминантой мира Дейнеки. Оно проявляется и у героев Андрея Платонова, но – окрашенное усталостью, сжатое абсурдом, внутренне обреченное, что ли. А живописец будто пробился к не найденному ими «морю юности», запечатлевал людей «откровенных», распахнутых миру – как обнаженный подросток с картины «На балконе», как «Купающиеся девушки». Игорь Припачкин добавляет:
«И Дейнека, и Платонов были обращены к простым людям, оба пользовались приемами отстранения – выработав свою ритмику, форму языка. Так, по Дейнеке можно «прочесть» всю история искусства. Возьмите хоть «Утреннюю зарядку», где задняя фигура поставлена с нарушением перспективы. Неумелость? Нет, повторение приема, характерного для древнеегипетских и античных мастеров. Дейнека обнаруживает знания техник и стилей эпохи Возрождения и французского символизма, умело опирается на достижения фотографии, находит острые ракурсы – что делает его работы модернистскими! Только модернисты, к сожалению, зачастую не могли так хорошо писать и скрывали это за плотной и увесистой красочной массой. Обратите внимание: на полотнах Дейнеки, как на итальянских фресках, нет лака и брутальных фактурных мазков – он мешает масло с темперой, избегая блеска. Можно изучать его композиции как угодно, целиком и по фрагментам, и убеждаться в том, что он нигде не допустил ошибки. К нам привозят на экспертизу множество подделок под Дейнеку с дикими ляпами – несмотря на то, что их делают люди более или менее подкованные. Видимо, почерк художника кажется им примитивным. На наше счастье!»
Любопытно соотнести ранние произведения Дейнеки с экспериментами русских авангардистов: в галерее музея имени И. Крамского размещена уникальная выставка из коллекций пяти провинциальных музеев. По работам 56 авторов, от Шагала и Гончаровой до Фалька и Родченко, можно проследить, сколь широк был диапазон поисков в 1910-1920-е годы. Дейнека же где-то подражает им (например, его «Женский портрет» очень напоминает альтмановскую Ахматову), где-то использует отдельные приемы, отголоски. Это тяготение объяснимо: после знакомства с импрессионизмом в Харькове художник вернулся на родину, служил фотографом в угрозыске (по собственному определению, «создавал на курских ухабах авангард»), а затем поступил на полиграфический факультет передового ВХУТЕМАСа в Москве.
В советское время работы Александра Дейнеки не раз попадали на Венецианскую биеннале и получали лестные отзывы. Но ему запрещали продавать картины за рубеж, благодаря чему в стране остались крупные и значимые коллекции. Сегодня Дейнека «в цене»: на недавнем аукционе Sotheby’s полотно «Молодой конструктор» из собрания Международной конфедерации союзов художников (преемник Союза художников СССР) оказалось дороже, чем произведения популярных на арт-рынке русских авангардистов.
***
Автографы Андрея Платонова – не предмет для аукционных баталий, книги его доступны. Причем пронзительную силу имеют не только художественные тексты, но и письма, изданные в прошлом году отдельным томом под заглавием «Я прожил жизнь…». Остается надеяться, что очередной Платоновский фестиваль и его спецпроекты действительно станут для воронежцев поводом глубже осмыслить (а может, только открыть для себя) прозу знаменитого земляка.
Татьяна Ткачева
