В Камерном театре поставили «Бориса Годунова»
Драматического писателя должно судить
по законам, им самим над собою признаваемым.
Александр Пушкин
— I—
Никто не знает настоящей правды — обронил более ста лет тому назад Антон Павлович Чехов. С этой очевидностью спорить бесполезно. Реальные события Эпохи Смуты запечатлены в сотнях свидетельств.
Но и что с того?
Каждый видит мир таким, каким он его осознаёт.
Глухое пространство, окруженное тёмно-зелёными стенами. Нечто вроде загона. Посреди сцены огромный дощатый стол, на котором стоит монитор. Перед монитором на стуле сидит подросток. Неживой. Иногда экран монитора вспыхивает, и его разворачивают лицом к публике. Но экран никакой информации не несёт. На сцене толпится несколько сосредоточенных фигур в тёмных балахонах.
Власть — Борис Годунов и его присные.
Возле них — ближе к краюшку сцены топчется фигура невнятного пола с плакатиком на листе белого ватмана. Надпись изумительная:
«Народ».
Так начинается действие в спектакле Камерного театра «Борис Годунов».
По произведению Александра Сергеевича Пушкина.
Авторы этого замечательного зрелища, помимо великого человека, которого давно именуют «Наше всё»,?— режиссер Михаил Бычков, сценограф Николай Симонов, композитор Ярослав Борисов, художник по свету Евгений Ганзбург. Костюмы придуманы Михаилом Бычковым и Николаем Симоновым.
Начиная с драматурга, все имеют право быть отмеченными. «Борис Годунов» — спектакль, который следует увидеть, услышать и постараться понять. Программа деликатно предуведомляет: «Комедия о настоящей беде Московскому государству».
Кто бы возражал!
На сцене конец?XVI-го века. Мир давно проскочил и Средние века, и Возрождение, и Просвещение, а Россия все еще топчется в Средневековье. Судьбу каждого вершат люди в черных балахонах.
Какое тысячелетие на дворе — поди разберись!
Театр жестко предупреждает: «В спектакле использованы сцены из произведения А.?С.?Пушкина в редакции театра, без претензий на хрестоматийное прочтение первоисточника».
Предуведомление рассчитано на послушную провинциальную публику: в столицах озорничают экспериментаторы, а народ попроще прикормлен «хрестоматийным прочтением первоисточника».
На современных мировых подмостках новаторством, ведущим свое начало, между прочим, от Мейерхольда, Вахтангова, Таирова, кого удивишь?
А у нас вдруг обнаруживаются ретивые крестоносцы, ведущие своё начало от борцов со скоморошеством, да энергичные интеллектуалы, вызубрившие в свое время азы марксистско-ленинской эстетики.
Самой передовой эстетической мысли в мире.
Но, к счастью, сегодня в наши залы довольно часто приходит другая публика. Та, которая тяготеет к задумчивости.
Вот эта публика и пришла на премьеру в Камерный.
Сидела смирно. Внимала. Было над чем размышлять.
— II —
Александр Сергеевич Пушкин, завершивший работу над «Борисом Годуновым» в 1825 году (время-то какое, помните?) осторожничал — боялся цензуры, боялся попрёков в отступлении от канонов — трагедия иначе пишется, а чего бояться современному отечественному режиссёру после «Гамлета», допустим, на «Таганке» и в «Сатириконе», после «Дяди Вани» в Вахтанговском? Опять же — Питер Штайн.
Но Камерный эстетической робостью никогда не страдал.
Допускаю, кому-то захочется увидеть в Борисе Годунове» злокозненную попытку перелицевать классику. Как говорят теоретики, «актуализировать» ее. Классика в аллюзиях не нуждается. Нужно в ней только то, что режиссер Рольф Лундбакка назвал однажды «wenzrehe» — «верность произведению».
Мне кажется, Камерный с этой задачей прекрасно справился.
Живая власть для черни ненавистна,
Она любить умеет только мёртвых,?—
Чеканит царь Борис (Василий Марков).
Пушкинский Борис Годунов большой любви к народу не питал, да и сам Александр Сергеевич свое высокое родство чтил (перечитайте «Историю Пугачевского бунта», «»Дубровского», «Капитанскую дочку», «Историю села Горюхина»).
Пушкин хоть и изъяснялся жёстко — «Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный»,?— но всё-таки в сторону народа с интересом поглядывал, силу его видел. Обижался, когда думал, что народ его не понимает.
Михаил Бычков смотрит на взаимоотношения власти с народом более резко. Режиссёр вывел на сцену некое существо в мешковатом пиджаке и юбке, дал в руки плакат — «Народ».
Чтобы сомнений ни у кого не было. Но на это существо никто внимания не обращает. Борису Годунову — Василию Маркову народ вообще не нужен. Он путается под ногами, он мешает жить. Народ на сцене Камерного — не толпа, не масса, а некий абстрактный знак.
Было бы идеально, если бы народа вообще не было, но как сие возможно, пусть будет некое существо, функцию народа выполняющее.
Татьяна Чернявская с ролью народа справляется прекрасно. Прилежно таскается с портретом Бориса Годунова на сцене. Старается исполнять все команды. Знает свое место. Молча марширует, когда приказывают маршировать. А самое главное — молчит. Ни на что не претендует, ничего не требует.
Очень удобный народ сформировался во времена смуты. Покладистый и немой.
Потом, когда Годунова не станет быть, народ будет болтаться на сцене с портретом усопшего царя в траурной рамке. Назначили нового царя — народ будет держать в руках портрет нового царя.
И — безмолвствовать.
Это удобно — безмолвствующий народ.
Только Борис Годунов очень нервничает. Словно заранее знает, чем народное молчание обычно кончается. Василий Марков к своему герою относится сочувственно. Трудно быть царём.
Вершителем судеб.
Ещё труднее угадывать настроение окружающих. Которые сами хотели бы поцарствовать.
Марков играет человека, который знает, что не слишком уместен на троне, но добровольно уйти тоже не хочет. Ему нравится быть царём. О том, что случилось в Угличе, вспоминать не хочет, но другие-то помнят.
Соратники — вовсе не единомышленники. А прецедент уже создан — место занято не по закону. Знает Годунов — добром все не кончается. Потому что с самого начала его царствования добра тоже не было.
И народ молчит. И бояре чего-то ждут. Как спасти душу? А как спастись — непонятно. Одна надежда — человечки безликие, тихо и вкрадчиво появляющиеся в нужный момент в нужном месте.
А что делать, если царствовать хочется.
И — деликатно на троне сохранить?
Сказал же Пушкин (правда, по другому поводу):
—?Боже! Как бедна наша Россия!
— Ш —
Но Михаил Бычков не памфлет придумал, а трагикомедию.
Кукольные персонажи — Басманов (Камиль Тукаев), Шуйский (Овчинников), Патриарх (Александр Тарасенко), Пушкин (Андрей Мирошников), Воротынский (Владислав Моргунов) — аккуратно подобранный режиссёром ансамбль исполнителей, каждому из которых отыскано своё место.
В письме к Раевскому от 30 января 1829 года Пушкин признается, что в своей трагедии «не гонялся за сценическими эффектами», изображая действующих лиц, однако режиссёр почти для каждого из персонажей нашёл детали, позволяющие увидеть ближайшее окружение Годунова как людей, готовых на все, лишь бы сохранить за собой (и – своих близких) место под солнцем.
Обычная борьба за власть, встречающаяся почти на каждой странице отечественной истории.
Другой истории у нас нет.
Несколько выпадает из общей концепции спектакля любовная линия. По Пушкину, Григорий Отрепьев — «милый авантюрист». По Бычкову — молодой человек, жаждущий не только приключений на свою бедную голову, но и романтик, уверовавший в то, что есть на земле любовь. И что есть женщины, способные любить страстно. Вместо знаменитой сцены у фонтана придумана страстная феерия у низвергающегося водопада. Марина, как известно, любовь обычного парня отвергает.
И правильно делает. Любить такого Гришу не за что.
Я не знаю, есть ли в польских землях водопады (наверное, есть), но дуэт Григорий Отрепьев (Михаил Гостев) — Марина Мнишек (Яна Кузина) убедительным не выглядит. Если водопад рассматривается как аналогия возвышенному чувству, то не слишком ли это банально для спектакля, зовущего к размышлению?
* * *
Художественное произведение — это всегда мысль, брошенная автором в пространство человеческого существования.
Пушкин назвал свое детище трагедией.
Трагедия — жанр, проверяющий человека на прочность: сможет добро победить зло или останется этим злом униженным? Хватит ли у человека сил торжествовать победу?
Вопросы, не праздные и сегодня.
Михаил Бычков — художник, остро чувствующий состояние современности. Художник не из боязливых. Явленный режиссёром в Камерном «Борис Годунов» мне представляется трагикомедией. Жанром, очень подходящим для эстетического анализа эпохи, именуемой Смутой.
Многое неясного, неопределенного, недосказанного.
Или — просто не высказано.
Время перелома — время боли, время острой потребности поиска.
Камерный своей премьерой предлагает аудитории зрелище, приглашающее к раздумью.
Иди и смотри. Смотри и размышляй.
Не молчи!
Главное — не молчи!